Конечно же, хочу! Как хорошо, что ни Олег, ни его мать не расспрашивали меня ни о чем! Мы стали разговаривать о школе, об уроках. Оказывается, Олегу приходится трудновато с учением. Одну зиму он учился в семи разных школах в семи разных городах! Это цирковая группа так много гастролировала в тот год. А теперь они всю зиму проведут в Ленинграде.
Олег снял школьную форму, надел тренировочные брюки, джемпер и красные сапожки на мягкой подметке. Замечательные сапоги; как-то весело на них глядеть. Олег побежал вниз, а я помог Анне Ивановне накормить собак.
Здорово шумные артисты. Пихают друг друга, визжат, лезут лапами в миски. Никакой дисциплины. Мне это надоело, и я обрадовался, когда мы наконец закрыли собак в комнате и спустились на манеж.
Теперь тут было гораздо светлее. Возле барьера стояли расписные качели — доска, прикрепленная четырьмя Канатами к большим деревянным подпоркам буквой П. Олег и взрослый парень раскачивались на этих качелях высоко-высоко. А посреди манежа стояли друг у друга на плечах трое мужчин. Два верхних стояли спокойно, будто не на плечах, а на полу.
Мы с Анной Ивановной сели в первом ряду кресел, и я подумал, что никогда еще не сидел так близко к манежу. Я обратил внимание на мужчину, который держал на плечах двоих. Не думал, что на свете бывают такие великаны. И лицо, как у великана из сказок. Большое, точно вырубленное из камня, а брови какие-то свирепые. Воображаю, если такой рассердится на тебя. Пропадешь! А Олег все раскачивается и раскачивается. Вот так акробат! Любая девчонка может так. Мне даже неприятно стало за Олега. Славный такой, а что за работа у него? Еще сапожки красные напялил.
— Ап! — вдруг на весь манеж пробасил великан.
Качели высоко подняли Олега, он оттолкнулся и, расправив тело, стремительно полетел вверх, вверх. Это было так неожиданно, что я зажмурился от страха.
И вот он уже приземлился, вернее «приплечился» у третьего мужчины… Вся группа вздрогнула, точно по ней прошла волна, и замерла. Олег уперся ладонями в бока, отставил локти и, чуть согнув колени, стоит и стоит, и снизу кажется, что это так высоко: вот-вот голова Олега коснется купола цирка…
Анна Ивановна что-то говорила, но я не слушал и следил за Олегом. А он снова и снова раскачивался на качелях и взлетал на плечи мужчине. И хотя у Олега уже взмокла и потемнела от пота челка на лбу, работал он замечательно. А у меня внутри все переворачивалось. До того хотелось вот так раскачаться и взлететь…
Вдруг Анна Ивановна замолчала, вытянула руки вперед и замерла. Олег отделился от качелей и, едва коснувшись плеча мужчины, сорвался и полетел вниз… Я вскрикнул. Сейчас разобьется. С такой высоты! Но Олег повис в воздухе и потом медленно, медленно, точно на парашюте, опустился на землю. Анна Ивановна сказала смущенно:
— Знаю, что лонжа, но не могу… Волнуюсь каждый раз.
А я-то еще хуже — про лонжу совсем не знал. Такая тоненькая проволочка тянется от широкого пояса Олега.
Потом еще два-три взлета, — все получалось правильно. Великан дал знак, и акробаты, будто мячи, запрыгали по манежу. Олег присел на барьер, отдышался, через минуту по приказу великана сделал «колесо». Но у него не получилось как надо, — видно, устал. Еще раз — опять не то.
На уроках акробатики лучше всего я делаю именно «колесо». Не понимаю, как это я посмел? Невозможно было сидеть сложа руки в кресле. Я уже давно еле сдерживался.
И я снял пиджак и тут же, в проходе между барьером и креслами, раз-два, и пошел, пошел колесом.
— Это что за юное дарование? — загремел великан. — А ну-ка, шагай сюда.
Но шагнуть мне не пришлось: он схватил меня в охапку, перенес через барьер, на середину манежа, и так легко, точно это был не я, а кило картошки в «авоське».
Поставил перед собой, пощупал ручищами мои плечи, шею. Я чуть не ткнулся носом в пояс великану. Знаю, ничего плохого я не сделал, а все-таки страшно. Уж слишком великан большой и брови еще свирепее кажутся, когда так близко на них глядишь снизу.
— Показывай все, что умеешь, — приказал он.
Я посмотрел на Олега, на его мать. Они улыбаются, кивают мне, будто хотят сказать: «Не стесняйся, чего бояться, смелее!» И правда, чего бояться? Я прошелся по ковру на руках, потом сделал «мост», ну и всякие там штуки начал показывать. И чем дальше, тем лучше у меня получалось, потому что великан говорил:
— Ну, ну, толково! Смотри, Олег, как он голову держит. Правильно, вот, вот.
Когда я показал все, что умел, и, задыхающийся, распаренный, остановился, великан сел на качели, посадил меня с одной стороны, Олега с другой, и мы стали разговаривать. Великан протянул руку над моей головой и взялся за канат. Ну и мускулы! Я касался головой груди великана, и мне казалось, что я прислонился к большому теплому дереву. Мне было хорошо, и мы замечательно разговаривали.
Я как-то совсем забыл, что хотел бросить занятия акробатикой, и с увлечением рассказывал, до чего это интересно. А потом узнал, что великан — отец Олега и что его зовут дядей Колей. И он сказал, чтобы я завтра приходил на репетицию, если захочу. Еще бы не захотел!
МОДНИЦА И ДРУГИЕ АРТИСТЫ
В этот вечер я шел из цирка домой и совсем по-новому разглядывал прохожих. Раньше это были просто люди, шагающие навстречу, идущие впереди, сзади. А теперь я смотрел на них и думал: каждый из них знает многое из того, что я не знаю, и каждый умеет что-то делать, и ездил по разным городам, а пожилые воевали на фронте… Ведь и представить себе невозможно, сколько умеет и знает каждый из них. Вот хотя бы Олег. Разве можно подумать, что этот школьник, каких сотни, тысячи, и вдруг лечит тигра, летает на качелях, словно птица, и ездит по всем городам?
Кате я не рассказал про цирк. Слишком много всего случилось: мне хотелось как следует обо всем подумать самому. А то всегда так бывает: рассказываешь родным, они-то ничего не видели и начинают посмеиваться. Настроение пропадает, и самому кажется, что все не такое уж замечательное…
На другой день в школе я ужасно томился на уроках. Хорошо, меня не вызывали, а то наговорил бы чепухи. Я ни о чем не мог думать, кроме цирка.
Валя Шарова смотрела на меня и удивлялась, а во время перемены спросила:
— Ты чего сияешь, как начищенная сковорода? «Волгу» по лотерее выиграл?
Что с ней разговаривать. Разве она поймет? Наконец уроки кончились, и мы с Олегом побежали в цирк.
Каждый знает такой номер: стоит внизу акробат и держит на лбу длинный шест, а наверху — поперечная палка, похожая на велосипедный руль. И на этом руле другой акробат выделывает фокусы.
Так вот, когда мы пришли на манеж, я рот раскрыл. Акробат с шестом на лбу поднимался по отвесной лестнице, прикрепленной к высокой площадке. Идет акробат и идет, держит на лбу длиннющий шест, а наверху стоит не шелохнувшись девушка. Та самая артистка, которую я принял за девочку. И не просто стоит, а головой вниз. Я дышать боялся, прямо потрясающе!
Поднялся акробат на площадку, повернулся и начал спускаться с другой стороны. Но артистка-то! Вот это работа, — стоит, точно припаянная к этому рулю.
Акробат сошел с лестницы, и артистка съехала с шеста совсем как матрос с мачты.
На манеже стоял пожилой мужчина и наблюдал за акробатами. Как только артистка спрыгнула на землю, мужчина схватился за голову и закричал плачущим голосом:
— Модница несчастная! Целых десять лет зря потратил на эту страшную тупицу!
Я оглянулся. Кому это он? Не может быть, чтобы такой артистке. А мужчина подошел к ней и ребром ладони стукнул ее между лопаток.
— Спина, спина! — продолжал он кричать. — Как держишь спину! Все мимо ушей, только и думаешь о шляпках да тряпках! О-о-о… модница дурацкая!
Олег посмотрел на меня и засмеялся:
