Белая львица
23
В лунном свете львица казалась совершенно белой.
Георг Схееперс стоял на платформе джипа и, затаив дыхание, смотрел на нее. Неподвижная, она лежала на берегу реки, метрах в тридцати от машины. Он быстро взглянул на стоявшую рядом жену — в глазах Юдифи читался страх. Он покачал головой, тихо сказал:
— Это не опасно. Она ничего нам не сделает.
Он действительно верил в то, что сказал. Только в самой глубине души шевельнулось сомнение. Здесь, в национальном парке Крюгер, звери привыкли к автомобилям и людям, которые их разглядывали, даже ночью. Но нельзя забывать, что львица — хищник, непредсказуемый, подвластный лишь своим инстинктам. Вдобавок эта львица молодая. В расцвете сил и подвижности. Ей достаточно трех секунд, чтобы подняться из этой ленивой позы и несколькими мощными прыжками достичь машины. А чернокожий шофер, похоже, не очень-то бдителен. Оружия у них нет. При желании она убьет всех троих за считаные мгновения. Три удара могучих челюстей, в шею или позвоночник, — и все, конец.
Львица вдруг словно бы прочла его мысли. Подняла голову, посмотрела на джип. Юдифь крепко вцепилась Схееперсу в плечо. Львица как будто бы глядела им прямо в лицо. Лунный свет отражался в ее зрачках, глаза вспыхнули огнем. Сердце у Георга Схееперса забилось чаще. Ну что бы шоферу включить мотор! Но африканец за рулем не двигался. С внезапным испугом Схееперс подумал, уж не заснул ли он.
Львица между тем встала. Взгляд ее неотрывно следил за людьми. В этот миг Георг Схееперс осознал, что значит впасть в оцепенение. Все мысли, все чувства были при нем — и страх, и стремление убежать. Но он был не в силах пошевелиться.
Львица стояла совсем неподвижно и смотрела на них. Могучие мышцы передних лап играли под кожей. Какая красавица, думал Схееперс. Сила — вот ее красота, а непредсказуемость — характер.
Еще он думал о том, что, во-первых, она львица. И лишь во-вторых, белая. Эта мысль сверлила в мозгу. Как напоминание о чем-то забытом. Но о чем? Он не мог догадаться.
— Почему он не едет? — прошептала Юдифь.
— Это не опасно. Она не подойдет.
Львица, не двигаясь, наблюдала за людьми в машине, стоявшей чуть поодаль от берега. В небе ярко сияла луна. Ночь была ясная, теплая. Где-то в темной речной воде шумно пыхтел флегматичный бегемот.
Наверное, вся эта ситуация — напоминание, решил Георг Схееперс. Чувство надвигающейся угрозы, которая в любую минуту может обернуться бесконтрольным насилием, было здесь, в этой стране, вечным спутником будничной жизни. Все постоянно ждали, что что-нибудь случится. Хищный зверь не сводил с них глаз. Зверь, обитавший в них самих. Чернокожих африканцев терзало нетерпение, что перемены происходят так медленно. Белых мучил страх лишиться привилегий, страх перед будущим. Точь-в-точь как это ожидание у реки под неотрывным взглядом львицы.
Эта львица — альбинос, потому и белая. Схееперсу вспомнились легенды о людях и животных, что родились альбиносами. Об их могуществе. Об их бессмертии.
Внезапно львица вышла из неподвижности и направилась прямо к ним. Невозмутимая, гибкая. Шофер поспешно завел мотор и включил фары. Свет ослепил ее. Она мгновенно застыла, подняв одну лапу. Георг Схееперс почувствовал, как ногти жены впились в плечо сквозь рубашку-сафари.
Езжай, думал он. Езжай, пока она не напала.
Шофер выжал сцепление. Мотор закашлял и едва не заглох. На миг Схееперсу показалось, что сердце вот-вот остановится. Но шофер еще раз резко выжал педаль газа, и джип начал пятиться задним ходом. Львица отвернула голову, чтобы не ослепнуть.
Ну, вот и все. Ногти Юдифи больше не впиваются в плечо. Оба крепко вцепились в поручень, а джип мчал их к бунгало, на ночлег. Поздняя прогулка скоро закончится. Но память о львице и мыслях, разбуженных ее присутствием на берегу, останется с ним.
Георг Схееперс сам предложил жене провести несколько дней в парке Крюгер. Перед этим он целую неделю разбирал бумаги убитого ван Хеердена, и ему нужно было время подумать. Пятницу и субботу можно пробыть в парке. А в воскресенье, 17 мая, он попробует найти доступ к компьютерным файлам ван Хеердена. Ведь этим лучше всего заняться, когда на работе никого не будет, когда коридоры в прокуратуре безлюдны. Полицейский дознаватель проследил, чтобы все материалы, все дискеты сложили в коробку и доставили в прокуратуру. Начальник Схееперса, Вервей, добился, чтобы разведслужба предоставила все документы. Официально считалось, что Вервей как генеральный прокурор Йоханнесбурга сам просмотрит материалы, которые разведка снабдила грифом «совершенно секретно». Когда начальство ван Хеердена заявило, что передаст материалы только после того, как они будут изучены сотрудниками разведки, Вервей, по обыкновению, рассвирепел и тотчас напрямую связался с министром юстиции. Несколько часов спустя разведка дала отбой, согласилась передать все материалы прокуратуре. Под личную ответственность Вервея. Но занимался ими Георг Схееперс, в обстановке полной секретности. Вот почему работать он будет в воскресенье, когда в прокуратуре царят безлюдье и тишина.
Из Йоханнесбурга они выехали ранним утром в пятницу, 15 мая. И по шоссе N-4 на Нелспрёйт быстро добрались до места. Свернули на боковую дорогу и подъехали к национальному парку со стороны ворот Намбипорт. Юдифь по телефону забронировала бунгало в одном из внешних лагерей, Нванетси, неподалеку от границы с Мозамбиком. Схееперсы бывали здесь уже не раз и с удовольствием приезжали снова и снова. Лагерь с его бунгало, ресторанами и конторой сафари привлекал прежде всего тех, кто желал тишины. Людей, которые рано ложились и вставали на рассвете, чтобы увидеть зверей, приходивших к водопою. По дороге Юдифь спросила мужа о задании, какое он выполнял для министерства юстиции. Он ответил уклончиво, сказал, что сам пока мало знает об этом. Но ему нужно время, чтобы сформулировать принципы, какими он будет руководствоваться. Расспрашивать подробнее она не стала, зная, что муж крайне немногословен.
Эти двое суток в Нванетси они постоянно разъезжали по национальному парку. Любовались животными, природой, стараясь забыть о Йоханнесбурге и обо всех своих тревогах. После еды Юдифь бралась за книгу, а Георг Схееперс размышлял о том, что ему теперь было известно о ван Хеердене и его секретной работе.
Начал он с методичного просмотра ванхеерденовских папок и очень скоро сообразил, что здесь ему очень пригодится умение читать между строк. Среди формально-сухих памятных записок и донесений о расследованиях попадались разрозненные листки с торопливыми заметками. Схееперс вникал в них медленно, с трудом, неразборчивый почерк наводил его на мысль о педантичном школьном учителе. Это были как бы наброски стихов. Лирические строчки, пробы метафор, афоризмы. Вот тогда-то, при попытке уяснить себе неформальную сторону работы ван Хеердена, у Схееперса возникло предчувствие: что-то должно случиться. Отчеты, памятные записки и разрозненные странички — талантливые стихи, как он начал их мысленно называть, — уводили в прошлое, на много лет назад. Поначалу это были, как правило, меткие наблюдения и размышления, выраженные в холодной, объективной форме. Но месяцев за шесть до смерти ван Хеердена их характер стал меняться. Как будто в его мысли закралась другая, более мрачная интонация. Что-то произошло, думал Схееперс. В работе или частной жизни что-то резко переменилось. Ван Хеерден стал думать иначе. Прежде очевидное утратило определенность, ясный голос зазвучал неуверенно, преисполнился сомнений. Кроме того, Схееперс обнаружил и еще одно отличие. Раньше разрозненные листки были не связаны между собой. Теперь же ван Хеерден ставил на них дату, а порой и час. Схееперс видел, что ван Хеерден засиживался на работе допоздна. Большая часть записей была сделана после полуночи. Все это мало-помалу складывалось в своеобразный поэтический дневник, и он пытался найти в нем главную, связующую идею, найти ключ. Поскольку ван Хеерден никогда не касался своей частной жизни, Схееперс решил, что писал он только о том, что происходило на работе. Никаких конкретных сведений, которые могли бы помочь, в записях не было. Дневник ван Хеердена состоял из метафор и
