давать другой — через тебя кем бы ты ни был, ибо это значит отречься от прежней.
Посланник еще раз поклонился.
— Но если я скажу тебе — Керниен, потомок Солнца, ты избран, ты — тот, кто сможет справедливо распорядиться силой, ты поступаешь правильно, потому я и послан к тебе! Что ты ответишь?
Керниен опустил голову, борясь с сомнениями. Саурианна молчал. А вдруг он сказал что-то не так? Вдруг он оскорбил Солнце своим отказом? Но ведь даже дитя знает — человек редко способен верно распорядиться дарами богов. Разве не в этом начало падения человека и смертная кара? Но ведь говорится же — «бери ношу по себе». И еще говорят — «Солнце не даст человеку ни дара, ни испытания сверх сил его». А ведь тут ему предлагают то, с чем он, воин, призванный убивать и сокрушать, вряд ли справится…
— Ты пришел искушать меня? — почти робко спросил принц, подняв глаза. — Ты пришел узнать, крепка ли моя вера? Да?
Саурианна молчал, не сводя тяжелого взгляда с Керниена. Принц потупил взгляд. Затем решительно поднял голову и, зажмурившись, произнес:
— Я не могу принять такого дара. Не ошибается только Солнце, ибо Оно все ведает и видит Правду земли. Я лишь человек и не стану кощунствовать и посягать на величие Солнца. — Принц замолчал. Кровь глухо колотилась в ушах. — Если на то будет воля моих потомков, — словно через силу выдавил он, — они будут давать клятву Солнцу через тебя, а не так, как было прежде. Если на то будет их воля, — твердо повторил он.
В глазах Посланника словно вспыхнул пламень, и Керниен испугался, он не понимал, что это значит — одобрение или гнев.
— Ты выдержал испытание, сын Солнца, — улыбнулся Саурианна. У Керниена отлегло от сердца. Он пошатнулся и чуть не упал. — И награда не замедлит. У тебя уже есть жрецы, которые приняли Силу ради тебя. У тебя будет еще один помощник, который поможет тебе обрести силу темную.
«А плата — ты уже дал ее. Ты согласился на чудо. Ты отдал мне тех, кто придет ко мне. И ты отдал мне свой род. Ты устоял перед искушением — но устоят ли твои потомки, праведный Керниен, а? Не слишком ли ты в них уверен, оставляя им право выбирать?»
Керниен возвращался домой в смятении. На душе было тяжело. Ночь была полна криков птиц и сухого горячего ветра. Вчера еще проливной дождь, а сегодня уже опаляющее дыхание дракона — ветер восточных пустынь. Шла гроза. Керниен сам не понимал, почему ему так плохо. Он получил помощь богов — чего же еще желать? Он прошел испытание и удержался от соблазна.
Но было во всем этом что-то дурное, пугающее: и в мрачном подвижничестве принявших в себя Силу жрецов, и в тяжелом взгляде Посланника, и в том, как жрецы истово клялись в верности ему… Клялись! Солнце великое, они посмели клясться ему, хэтан-ару, минуя анна-ару!
Точно так же и от него требовали клятвы Посланнику, минуя само Солнце…
А если кто-нибудь донесет? И скажет, что принц умышляет на государя?
Скорее, скорее к отцу!
Боги, что я сделал?
Принц стиснул зубы, чтобы подавить внезапную дрожь. Ему было действительно страшно, а на глаза, как в детстве, накатили слезы. Он помотал головой. Небо глухо рыкнуло, на лицо упали первые тяжелые капли дождя. Он пришпорил коня, махнул рукой двоим молчаливым телохранителям, тенями летевшим за ним следом, и помчался в ночь, навстречу грозе, предвестнице наступающего сухого сезона.
Государь Анхир-анна-ару проснулся, как и следовало в этот день, ровно в третьем часу после рассвета. После длительного ритуала умывания и одевания следовала, как всегда, утренняя молитва в дворцовой часовне. До ее золоченых врат через маленький дворик нужно сделать ровно тридцать три шага, причем начиная с правой ноги, иначе порядок мироздания будет нарушен.
Первый шаг.
Государь вздохнул. Эта паутина священных обязанностей Верховного Священного Правителя с годами стала неимоверно тяготить его. Некогда он, как ныне его старший сын мечтал разорвать эту цепь — но сил не хватило, да и решительности тоже. С годами ни того, ни другого не прибавилось. Да и привык уже. Его дело — исполнять священный ритуал. Власть в руках у жрецов, военная сила — у князей… Государь закрыл глаза. Он мог только молиться о том, чтобы это когда-то кончилось.
А еще вчерашнее послание. Точнее, донос.
Третий шаг.
«Они думают, что я слеп? Что я ничего не вижу и не понимаю? Если я не поддерживаю сына открыто, то это не значит, что я против него. Нет-нет, вы мне ничего сделать не сможете, моя особа священна… Я вам слишком нужен».
Владыка склонил голову под тяжестью узла седых волос, которых с тех пор, как он стал Священным Правителем, ни разу не касались ножницы.
Тринадцатый шаг.
«Керниен, сын мой, в тебе моя надежда. Я трус. Я не могу решиться разорвать путы древних, отживших обычаев. Для этого нужен человек вроде Эрхелена. А ты — можешь. Твой старый мягкотелый отец сделает для тебя то единственное, что сможет. На это у меня решимости хватит.
Боги, как я люблю жизнь! Как я хочу жить…
Ха-ха, тридцать третий шаг. Вот и часовня».
Государь опустился на колени в самой середине двенадцатилучевого солнечного цветка. Одежды персикового цвета мягко светились в лучах утреннего солнца. Двенадцать зеркал собирали свет и направляли его прямо на государя, и он весь светился.
Двенадцать раз прозвенел колокольчик, отмеряя время, государь поднялся с колен, и оказалось что он стоит в чаше света. Он повернулся через правое плечо и вышел из часовни. Золоченые двери затворились.
«Любопытно, — думал государь. — А вот если бы обычай требовал чтобы Солнце каждый раз омывало меня своим светом? И что тогда? Изменяли бы каждый раз время молитвы? Зеркала вертели бы, ловя свет? А если бы облака?»
Государь чуть не рассмеялся, представив себе монахов на крышах, деревьях, везде, где повыше, сосредоточенно размахивающих палками и веерами под облачным небом. Однако государь умел держать себя в руках.
Четыре жреца и двое мирских советников стояли, склонившись до земли, и ждали Трех Утренних Государевых Приказов. Анна-ару чуть улыбнулся в длинные седые усы и негромко проговорил:
— Призовите моего старшего сына в зал малых приемов. Призовите отца Маарана и служителей его храма. Пусть ждет окончания нашей беседы с сыном. И третий мой приказ — да не осмелится никто подслушивать.
Шестеро переглянулись. Они явно ждали иных повелений. Один почтительно кашлянул.
— Не желает ли государь, чтобы мы усилили стражу у Золотых Врат Солнечной Обители?
— Зачем? Разве кто-то осмелится покуситься на мою священную особу?
Говоривший снова поклонился.
— Ходят слухи, что хэтан-ару…
— Довольно! — с непритворным гневом ответил анна-ару. — Это мой сын. А Солнце покарает любого, кто посмеет умышлять против меня!
Шестеро подождали еще немного, но государь уже пустился в обратный путь длиной ровно в тридцать три шага, и никто более не посмел его тревожить.
«А стражу они все равно призовут. Так что монахи отца Маарана будут весьма кстати».
В зале малых приемов все было куда как спокойнее, чем в Тронном — Солнечном — зале. Стены были обшиты темным резным деревом, на полу раскинулся изумрудно-зеленый ковер, а вдоль стен стояли бронзовые курильницы и светильники. Анна-ару встретил сына стоя. Керниен упал было ниц, как в таком случае следовало поступить согласно этикету, но владыка быстро шагнул к нему и обнял.
— Сядь, сын.
Керниен хотел опуститься на пол, на зеленый ковер.
— Нет. Сюда.
