— Брата… позовите…
Снова все расплывается, слышно только собственное частое и тяжелое дыхание.
Еще одно белое пятно, как из-под слоя ваты голос…
— Наран?
— Брат, брат…
Керниен с трудом, ощупью находит руку брата, стискивает ее с неожиданной силой. Наран смотрит в исхудавшее, потемневшее лицо, покрытое бисеринками холодного пота. Всего три дня — и такая страшная перемена!
— Брат, — всхлипывает он.
— Не надо… Дай слово… что ты не примешь Дара.
Наран несколько мгновений смотрит на брата.
— Дай слово!
— Нет! — с неожиданной твердостью отвечает Наран. — Это ты дай слово, что примешь Силу. — За спиной брата странная черная тень. Она смотрит. Государь ощущает ее взгляд и спокойную усмешку.
«Ты ведь умрешь — и ничего уже не построишь. И оставишь Ханатту этому слизняку, твоему брату. Прими Силу, это так просто, дай клятву, ты же ничего не потеряешь, а обретешь все!»
— Нет! — хрипло выдохнул керна-ару.
— Ты пошел против воли Солнца — и умираешь Я буду молиться за тебя, брат. — И Наран ухолит, губы его дрожат глаза полны слез. Тень чуть медлит, потом и она растворяется в темноте душной смертельной ночи.
Керниен смахивает на пол кубок, тот катится и звенит. Слуга появляется мгновенно.
— Пусть никто не входит, — твердым голосом приказывает государь. — Я хочу остаться один.
Никто не должен увидеть его поверженным. Никто.
— Солнце, Отец мой, я много совершил в жизни злого. Я скажу: я вершил его ради других, но Ты ответишь — это не оправдание. И наяву свершилось наказание мое, ибо дело мое погибнет после меня. Я знаю — это расплата за дела мои. Но неужели нет ни искры доброго в том, что я делал? В отчаянии умираю. Не прошу прошения, Солнце, Отец мой, прошу — дай надежду, дай знак…
Темнота начинает странно слоиться, распадаться. Неслышные голоса вокруг, странные образы толпятся вокруг ложа.
Красивый старик с длинными седыми волосами.
— Государь отец мой, — шепчет умирающий.
Женщина в платье жрицы склоняется над ним.
— Госпожа? Значит, и ты пришла проводить меня?
Он видит уже отчетливей — или становится светлее? Да, свет струится откуда-то, но образы не исчезают, они просто наполняются светом, и он видит стремительно приближающийся лик Солнца, ослепительный — но почему-то глазам совсем не больно. Напротив, боль уходит из тела, и оно становится легким, и он откуда-то знает — ничто не было напрасно. Надежда жива, и ничто не кончено, это лишь перерождение, лишь новый подъем на долгой, бесконечной дороге…
Он уже не слышал воплей, не видел суматохи, летя к Солнцу.
Государь Керниен умер с улыбкой.
Аргор стоял по правую руку нового анна-ару. В Ханатте государи считались бессмертными — не должно было и дня пройти без короля, иначе боги оставят эту землю.
«Боги — усмехнулся он. — А кто такие боги? Вот я, к примеру почти бог. И что? Я остался, а Керниен — ушел. И я сам дал согласие на его смерть. И он не вернется, потому что не сказал „да“, и он не станет бессмертным.
Но не я его убил. Он сам виноват в своей смерти.
А Наран… неужто я, Аргор, буду служить ему? Как он вчера ныл передо мной, как умолял остаться! Сулил титул керна-ару… Нет, я хочу большего…
Его брата я мог считать равным себе. Но не этого.
Да, человечество по большей части — плесень.
Воистину мне пора уйти со славой».
Аргор улыбнулся, щурясь на солнце. Последнее время оно сделалось что-то уж чересчур ярким. Зато ночью он стал видеть лучше.
Все же главного он достиг — Ханатта теперь будет врагом Нуменора, и это хорошо. Если бы у него была своя страна, свое войско, если бы он был королем… вот тогда он мог бы бросить вызов Нуменору. Да. Ему нужна власть. Настоящая королевская власть…
«Ты ее получишь, — прозвучало где-то в голове. — Теперь же возвращайся. Для исполнения твоего замысла нам надо еще многое сделать. Я укажу тебе путь. И ты придешь к престолу своего Нуменора во славе».
Белый Арменелос, Арменелос златовенчанный, сверкал, словно горсть золотистых искр. Ночь была полна веселых огней и радостного шума. Весенняя зелень прозрачно светилась, играя жидкими, подвижными, зыбкими тенями. Закончился день Эрукъерме, началась праздничная ночь.
Проконсул Гирион сидел в мягком кресле рядом с худощавым и мрачным главой Стражей, андунийцем Халлатаном. Оба предпочли самый темный уголок в небольшом зале малых приемов, где нынче по случаю праздника давали новомодное представление: театральное действо, в котором не говорили, а пели. Действо называлось весьма подходяще — «Триумф Эльдариона». Голоса были красивы, костюмы блистательны, музыка великолепна. Некоторые дамы даже плакали после трогательной сцены, когда Эльдарион наконец воссоединял влюбленных и карал злодеев.
— Он уже становится легендой, — склонился к уху Гириона Халлатан.
— Да. Эльдарион — да. Аргор, увы, реален.
Молчание.
— Государь Гил-Галад оказался прав — тут не просто предательство.
— Даже и не предательство, — вздохнул Гирион.
— И опять кому-то придется решать судьбы мира, хочет он того или нет.
Гирион не понял, кого имеет в виду Халлатан — себя или великих сего мира.
— Мы-то муравьи, — пробормотал он, — точим долго и незаметно, но в конце концов дерево падает.
Халлатан молча кивнул. Он не принадлежал к Когорте Эльдариона, но ничем не уступал ее ветеранам. Когорта когда-нибудь исчезнет — люди смертны, и останется только Стража. Похоже, труд ее растянется не на одно поколение. Все придется рассматривать по-новому. Придется все переделывать. Строить иной, новый Нуменор…
— Сначала придется воевать с Ханаттой.
— Тху все-таки стравил нас, — страдальчески сморщившись, простонал Гирион. — Как жаль. Мне нравился их покойный король. В нем было что-то… этакое. Величественное.
— Почти нуменорское, — усмехнулся Халантур. — Воистину — нет ни адана, ни харадрима… м-да…
Продолжение записок Секретаря
История вторая
