Апостол, или Памяти Савла

Дядя Петя недавно рассказывал Дорохову, как они с коллегами в пятидесятых прикладные задачи решали «на коленке». Научные темы в те времена давали бесчисленные ответвления, и приходилось на ходу выдумывать вспомогательные устройства, опережая приборостроение. В тот вечер дядя Петя рассказал интереснейшие истории из области гальванопластики.

– Ты что-то такое выдумал, на грани фола. Чем ты занимаешься?

– Я занимаюсь выплавкой драгметаллов, Сеня, – сказал Дорохов просто. – Золото добываю из технических сплавов.

Сеня вынул изо рта трубку и прокашлялся.

– Ты спятил, что ли, брат-храбрец? – тихо спросил он. – Насколько я знаю, это уголовно наказуемо. Да и не в этом дело. Почему золото? Что за виражи, Миха?

– Погоди, старый, – сказал Дорохов. – Мы же не первый день знакомы.

– Во дурак-то. Ну щенок. А я-то думаю. «Жигули» купить хочешь? Дачу хочешь, да?

– Да! – вдруг заорал Дорохов. – Да! Парень из глубинки хочет жить красиво! Хочет дачу, хочет кушать в «Праге», хочет в Дагомысе рассекать!.. Это не я спятил – это ты спятил! Какая дача? Ты посмотри, что за жизнь вокруг!

– Тише. Не шуми.

– Посмотри, какая жизнь вокруг нас. Муть. Тоска. Ты пойми, старый, – мне страшно бывает. Мы Бродского декламируем, изображаем ареопаг интеллектуалов… Чудим, коньячок попиваем, строим башню из слоновой кости…

Сеня молчал и сопел трубкой.

– Такие мы все классные, – выговорил Дорохов сквозь зубы. – Я защитился, Бравик защитился. Кандидаты всевозможных наук…

– Да ладно тебе, Миха, – сказал Сеня. – Мы ж не шурупы, и не хиппи.

– Это, Сеня, от комплекса неполноценности. Мы так играем, будто у нас за плечами Тринити-колледж. Так вся жизнь пройдет за умными разговорами. И никогда не узнаем, что это такое – махнуть из Парижа в Нью-Йорк на «Конкорде». Или надраться с утра в кафешке в Гринвич Виллидж. У наших предков жизнь украли, и у нас крадут. Я убежать хочу от заурядности, Сеня. Любым способом. Не надо мне «Жигулей», я в метро читаю. Я половину всего, что прочел, в метро прочел.

– Не ори, – сказал Сеня. – Ты так орешь, что голуби разлетелись.

Дорохов перевел дух и безнадежно махнул рукой.

– Мой батя – инженер, талантище… Он в каком-нибудь «Дженерал Моторс» звездой мог быть. Председателем совета директоров. У него четыреста восьмой «Москвич», инфаркт в семьдесят девятом и служебный коттедж на заводской базе отдыха. Очень любит поговорить про цель в жизни, про трезвый подход. А у самого жизнь украли.

– Миха, Юр Саныч редкий человек, – укоризненно сказал Сеня. – К чему ты его приплел? Ты объясни мне, зачем тебе авантюра с золотом?

– Так в том-то все и дело, Сеня! Человек он редкий, а жизнь ему выдала на два с полтиной. А ему по труду и таланту положено в «Дженерал Моторс», главным начальником и миллионером. И у нас с мужиками то же самое. Все красавцы, как на подбор. Но получат за свою жизнь два с полтиной. И Гаривас, и Борька с его германистикой, и Тёма. Нас эта жизнь, как твой отец говорит, пережует. А я от всего этого хочу убежать. Ладно, старик, извини. Истерику я тебе устроил. Потом договорим. Разложим на две серии.

– Я, может, что-то не так сказал. – Сеня нахмурился. – Извини. Про «Жигули» – это глупость, конечно. Ты мне не чужой человек, я не хочу, чтобы ты влетел в неприятности. Просто у тебя странный какой-то набор – то книгу пишешь, то драгметаллы выплавляешь. И все это для того, чтобы убежать от заурядности. Тебе не грозит заурядность, Миха, поверь.

– Я ненавижу жизнь, которая вокруг нас. Ладно, потом продолжим. Тебе эти главы понравились?

– Да, – сказал Сеня серьезно. – На мой взгляд, это литература.

– Я не про свою персональную заурядность говорю, – помолчав, сказал Дорохов. – Мне, конечно, всегда хотелось писать. Я не первый год этим занимаюсь. Графоман со стажем. Ты считаешь, что мне заурядность не грозит. Она всем грозит. И Гаривасу, и Тёме, и тебе. Мы все классные, умные, ты салон собираешь. А жизнь свое возьмет, и проживем мы ее скучно.

– Разве мы скучно живем?

– В итоге получится скучно. Угадало нас с умом и талантом родиться в СССР.

– Мудришь ты, брат-храбрец, – неодобрительно сказал Сеня.

* * *

…неделя. Ранним утром в контору прибежал мальчишка-посыльный и принес записку. Старший приказчик хотел положить ее на рабочий стол рав Иегуды, но мальчишка сказал, что записка для молодого хозяина.

– Там тебе письмо, – отец показал подбородком на стол.

– Письмо? – удивился Севела.

Рафаил писал на домашний адрес. А больше ни от кого Севела писем не ждал.

Он взял листок. Писано было на лацийском, небрежно, с брызгами.

Здравствуй, молодой Малук. Мы ведь хотели встретиться? Поужинаем вместе. На улице Ташлих, один квартал от колодца, есть таверна. Она без вывески, это место домашнее, для одних только завсегдатаев. Узнаешь по красной двери. Малому у входа скажи, что идешь по моему приглашению.

Нируц.

– Это прислал Нируц, – сказал Севела. – Он приглашает покутить.

– Иди, – сказал отец. – Мы сегодня рано управимся. Ты ведь сумел обойти таможенные препоны в Фаселисе?

– Я написал господину Кседоменту. Для него не составит труда вывозить лес из Олимпуса. Я подсчитал, во что нам это встанет – сорок ассов с повозки. Пошлина обошлась бы в тридцать раз дороже.

– Иди и пируй с молодым Нируцем, – велел отец. – Нируцы необычные люди, но никто не сказал, что они неумные люди. Цебаот Нируц, при всех его странностях, человек дельный. Он богат, яники, очень богат. Словоблуды и проходимцы редко становятся богаты.

Рав Иегуда опустился в кресло, потрогал указательным пальцем бровь и сказал:

– Коли молодой Нируц пошел в отца, то это хорошее знакомство. Тебе пора обзаводиться крепкими дружескими связями. Ни «Минха», ни «Маарив» не подскажут тебе, куда качнется на следующей неделе курс афинской драхмы. И «Дварим» не присоветует, как совершить надежный фрахт из Тира в Сиракузы. Но это сделают твои добрые друзья и надежные партнеры… Не таращи глаза, яники, будь так добр! В моих словах нет кощунства – один лишь здравый смысл! Когда бы я в своей вседневной жизни не разделял высокое и насущное – семья ела бы один ячменный хлеб. Коли разумный человек не сумеет найти компромисса с Книгой, ему не на что будет отпраздновать Рош-Хашана. Теперь за работу, яники, а вечером иди пировать с молодым Нируцем. Я держу тебя в конторе до ночи, а между тем сказано: «Благословен ты за пищу и средства к существованию, виноградную лозу и плод виноградной лозы».

На закате Севела нашел таверну на улице Ташлих. Низкая, крашенная охрой дверь видна издали. Это домашняя кухня, где готовили на вынос. В скромном месте Нируц пожелал устроить пирушку.

– Меня пригласил адон Нируц, – сказал Севела привратнику.

Толстяк в грубошерстном хитоне, кряхтя, поднялся. Домашняя кухня, видать, была хитрая, а жирный отваживал чужих. Он ловко крутанул в волосатых пальцах короткую дубинку, но, услышав про Нируца, опустился на скамью.

Севела, пригнув голову, вошел, спустился по узкой кирпичной лесенке в помещение с прокопченными потолочными балками и стал выглядывать Нируца в душной полутьме.

Приличное место, видно с порога. Столы выскоблены, на полу настелено незатоптанное сено, на стенах висят связки трав и лука. По залу сновали два подростка, носили к столам горшки и тарелки. В похожие места Севела ходил в Яффе. Романцы эти заведения называют vinariae, в них можно досыта поесть за гроши, за два асса. В таких местах подают еду простую и сытную: печеные орехи, ячменную кашу, вареную баранью голову. И кипяченое вино – критское, родосское, мед. Но то в Яффе, а в Эфраиме Севела покуда еще не встречал таких vinariae и не раз о том жалел.