тебя будет и квартира, и все будет. Главное – не упусти возможность научного роста! С шефом тебе повезло, серьезный человек. И под себя не гребет. А это, Мишка, нечасто бывает. Я поначалу хотел, чтобы ты остался в МИТХТ. Хотел, скрывать не буду. Но тут Татьяна позвонила, говорит: я его устрою. Честно сказать, я тогда сомневался. Протекции протекциями, но надо смотреть вперед. Чтобы кроме благожелательного руководителя была еще стоящая научная тема. А теперь я рад, что так получилось. В высшей степени удачно.
– Я бы на твоем месте пуп порвал, но остался бы в Ленинграде, – упрямо сказал Дорохов.
– Мальчишка ты еще, – снисходительно сказал отец. – Помнишь поговорку: «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме»?
– Надо в Риме в первые пробиваться, – пробормотал Дорохов сквозь зубы. – И черт с ней, с деревней.
– Послушать тебя, так вне Москвы жизни нет, – недовольно сказал отец, вытер лоб салфеткой, скомкал ее и бросил на стол. – Это тоже, между прочим, как это сейчас модно говорить, комплекс. Комплекс провинциала.
– «Провинция – категория несвободы», – сказал Дорохов. – Пап, я же не московские магазины имею в виду. Ты же понимаешь.
– Не умничай. Ты не первый раз так говоришь, мне это не нравится. Да, ты любишь Москву, это я понимаю. Сам люблю, знаешь, прогуляться по Волхонке, по Горького… Помню, восход с мамой встречали на Ленинских горах. У тебя увлечения, друзья. Ты рос начитанным парнем, компания у тебя хорошая. Стоящие ребята, я рад, что ты с ними дружишь. Однако есть еще кроме Москвы большая страна! И страну эту построили неглупые люди! Промышленность создали, науку создали. Москва это хорошо. Но и ты будь сам по себе! Один статус москвича тебе жизненного успеха не обеспечит. Напиши докторскую, заработай на кооператив, семью создай.
И Дорохов прикусил язык. Подумал: а где бы он был сейчас, если бы не папа? Кто бы ему, столичной штучке, обеспечил неголодные пять лет института и роскошную комнату на Полянке?
Когда мама принесла «Прагу», Дорохов уже набросал на салфетке общий вид «Милихрома».
– Вот видишь, – объяснял Дорохов, увлекшись. – Это коллектор фракций. Здесь колонка с устройством ввода образца. И вся штука в том, чтобы прогнозировать эффективность разделения пептидов в зависимости от крутизны градиента.
– Понятно, – кивал отец. – Терминология незнакомая, но логику происходящего понимаю. Знаешь, любой, кто в школе уразумел схему возгонки нефти…
– Вот этим я и занимаюсь, пап, – Дорохов ткнул пальцем в салфетку. – Вся эта байда позволяет выделить в чистом виде составляющие белковой молекулы оболочки вируса клещевого энцефалита. Я, правда, выделяю другие белки. Интерфероны. Это иммунные белки, они нас от гриппа спасают. А надо, чтобы еще от рака спасали.
– Докторскую двигай! – энергично сказал отец.
– Так, ученые! Пьем чай! – велела мама. – Но коньяк разрешаю не убирать. Мишка, что это ты тут надымил?
– Ма! Пап! Ну Новый год же, господи! – возмутился Дорохов. – Да что же вы меня шпыняете-то, как школьника!
Он налил маме мускат «У Красного Камня», а отцу рюмку «Ахтамара».
– Берег к твоему приезду, – сказал отец. – Хороший коньяк?
– Сказочный, – Дорохов поднял большой палец. – Коньяк с легендой.
– Это что значит? – удивился отец.
– Ну, хороший, значит. Редкий.
– «С легендой», – отец подмигнул маме. – Московские словечки. Давай, сын. За докторскую!
Они чокнулись и выпили. То есть это Дорохов с мамой выпили, а отец сделал крохотный глоток и поставил почти полную рюмку на стол.
– …вежлив с тобой?
– Он доброжелательный человек. И искренний. Он, конечно, не прост…
– Все ли он все тебе разъяснил?
– Велел прийти за подорожной… Я не знаю, как сказать отцу.
– Если хочешь, я пойду к рав Иегуде вместе с тобой.
– Нет. Такое я должен объявить без заступников.
– Рав Иегуда умен на десятерых. Он мудрый и добрый. Он не рассердится на тебя.
– Сначала обучение. Пять месяцев. Те, у кого нет дипломы, учатся полтора года. А для дипломантов – пять месяцев. Присваивается чин.
– Суб-лейтенант. – Это первый офицерский чин в Службе.
– И, ты знаешь, он сказал, что служба вне пределов Провинции обязательна. Пусть только год – но не в Провинции…
Третьего января нового, тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года Дорохов прилетел в Домодедово. «Ту-154» вынырнул из облаков, мягко стукнулся колесами о бетон и трясуче покатился, покачивая грязно-серыми крыльями. За продолговатым окошком понеслись назад самолеты и автозаправщики, наплыло длинное здание аэропорта. Объявили, что первыми из самолета выходят пассажиры второго салона. Дорохов прошел к выходу, задевая сумкой спинки сидений. Многие спинки были опрокинуты вперед, повсюду валялись измятые салфетки, конфетные фантики, пустые бутылки из-под газировки «Буратино». Пахло леденцами и нагретой пластмассой. В пустеющем салоне было душно, по ногам тянуло холодом. Дорохов сказал «до свидания, спасибо» стюардессе в форменном синем пальтишке, взял сумку на плечо и ступил на подрагивающий трап. Дул сырой порывистый ветер. По взлетному полю катились составы из тележек. Пассажиры редкой колонной шли к галерее аэропортовского здания.
Желтые «Икарусы» подходили один за другим. Он заплатил контролерше рубль десять, получил билетик, положил сумку на колени и откинулся на спинку кресла.
– Извиняюсь, вы местный? – спросил сосед.
– Да, – сказал Дорохов. – Москвич.
Подумал: владею, милостивый государь, особняком в Замоскворечье, статский советник, потомственный дворянин из рюриковичей.
– Не подскажете, как в «Шереметьево один» доехать? В Одессу лечу.
– Доедете до конечной, это будет аэровокзал, – сказал Дорохов. – А оттуда автобус до «Шереметьево один». А еще лучше – зайдите в аэровокзал и посмотрите свой рейс. Не исключено, что у вас регистрация в аэровокзале. Зарегистрируетесь прямо там, и вас до самого самолета довезут.
– Спасибо, молодой человек, – сосед снял шапку и положил на колени. – А я вас вроде в самолете видел. Из Сибирска прилетели?
– Да.
– По делам там были, или как?
– По делам, – сказал Дорохов.
Сеня предлагал его встретить на машине, звонил накануне. Дорохов поблагодарил и отказался. Сеня зимой не водил машину. Чтобы встретить Дорохова, ему бы пришлось раскочегарить отцовскую «Победу». Ни к чему это.
Автобус ехал по Каширскому шоссе, за окнами проносились многоэтажки.
Отец встал в пять, пошел в гараж, прогрел «Москвич». Мама сделала яичницу с гренками. Когда оделись, она крепко обняла Дорохова и долго так держала. Потом поцеловала в щеку, сказала:
– Присели…
Отец сел на табуретку, Дорохов на подзеркальник, мама – в кресло в большой комнате.
– Мишка, тетю Таню целуй от нас, – сказала мама и встала. – И кури поменьше! Слышишь?
– Пока, мам, – сказал Дорохов. – Я мало курю. Позвоню, как прилечу.
– Помни, что я тебе говорила. В Баянауле в августе чудесно.
Мама накануне уговаривала Дорохова приехать летом. Чтобы они, как прежде, поехали в Баянаул на машине.