— Они не оставят его в живых, — прошептал Миха. — Это было бы неразумно. Иначе зачем бы им понадобилось выливать то, что они считали противоядием? Нет, они убили его. И это так же верно, как если бы они задушили его собственными руками.
— Я ничего не мог поделать, — рыдал Иосиф. — Если бы только я мог, я дал бы ему противоядие, но я не мог.
— Я знаю, дорогой друг, — мягко сказал Миха, обняв сотрясающееся от рыданий тело Иосифа. — Я знаю.
Миха отступил на шаг и обретшим твердость голосом принялся инструктировать своего друга. Хотя, сам не зная почему, он сказал ему только о фальшивом свитке.
— Есть свиток, Иосиф, который я спрятал в одной из пещер ессеев. Там, на холме. Он внутри, за камнями. Мы с Иосифом Флавием бродили здесь, когда оба были учениками. Это было наше место для игр в искателей приключений. Он вспомнит.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил Иосиф.
— Теперь ничего. Просто передай Флавию мои слова и предложи ему взять тебя в ту пещеру, но не позволяй никому и сам не пытайся искать свиток. Просто запомни местоположение пещеры и держи в голове, что свиток существует. Тайна, где он находится, пусть принадлежит вам двоим, тогда она не исчезнет. Затем наблюдай и сделай запись, если свиток обнаружат другие.
— А если этого не произойдет? — спросил Иосиф.
— Тогда вы оба перед кончиной передайте свое знание двоим другим, достойным этого знания. Таким же праведным и таким же честным, как ты и Флавий. Добрым людям, не снедаемым алчностью и не ищущим выгоды. Пусть те двое тоже передадут эту тайну еще двум достойным, а те, в свою очередь, следующим двоим, пока она не дойдет до тех потомков, которые придут, когда наступит время пролить свет на послание, какое несет в себе свиток. Может пройти много времени, прежде чем его обнаружат. Но к этому времени люди, возможно, будут нуждаться в истине, особенно если они продолжат поклоняться и почитать тех, кто подобен этим двенадцати.
— Ты думаешь, они станут почитать его, те, что прочтут свиток в будущем? — спросил Иосиф.
На какой-то миг в голову Михи закралось сомнение. Он не разрешал себе думать об этом до тех пор, пока слова друга не поразили его в самое сердце. Что, если никто ничего не разглядит в первом свитке за уловкой с сокровищами? Что, если никто никогда не отыщет второй свиток? Что, если правда никогда не будет открыта? Даже хуже, что, если та правда, которая будет открыта, не возымеет никакого значения для будущих поколений? Тогда человечество обречено.
Нет! Он не позволит сомнениям поколебать свою веру. Когда-нибудь праведный человек отыщет след, оставленный им. И отыщет подлинное послание и явленную им истину, и воспользуется ею для того, чтобы уничтожить ложь, которую апостолы творят сейчас для будущих поколений. И когда это произойдет, та душа, появления коей дожидается свиток, провозгласит слова, от которых зависит судьба человечества.
Нежный ветерок коснулся щеки Михи. Он вдохнул его и успокоился. Все произойдет так, как должно, в свой срок. Теперь он видел это столь же ясно, как солнце, облака и деревья, которые высились перед ним, столь же ясно, как озабоченность и усталость на лице друга.
— Ты должен сейчас уехать, Иосиф, — приказал Миха. — Ты должен уехать немедленно. Они скоро будут здесь. Я оставил им карту.
— Но у тебя тоже есть время уехать. У тебя ведь есть лошадь, — возразил Иосиф.
Лицо Михи озарила слабая улыбка.
— Теперь я ничего больше не боюсь.
Миха проводил Иосифа до лошади и развернул ее в сторону Аримафеи.
— Узнай же, дорогой друг, прежде чем ты отправишься в путь, — произнес Миха, — те, что хотят опозорить его память ложью, не добьются успеха. Иешуа жив. Он живет теперь и точно так же будет жить вечно. Не только в нашей памяти, но и в сердцах тех, кто никогда не видел его.
Миха помолчал и убежденно продолжил:
— Иешуа однажды сказал, что лучше сомневаться в истине, чем верить в ложь. Благодаря твоей помощи будущие поколения узнают, каким он был на самом деле. Его правда будет жить, и она, несомненно, освободит их.
Двое мужчин обнялись. Миха проводил взглядом уехавшего Иосифа. Солнце скоро скроется за горизонтом, сказал он себе.
«Почему ты не поведал Иосифу о втором свитке?»
Миха улыбнулся. Человек должен бороться за то, что он считает для себя дорогим. Жертвуя, душа очищается.
Он ждал. Знакомый стук копыт скоро возвестит о приезде двенадцати человек, которые завершат то, что еще осталось незавершенным.
Он не испытывал страха.
ГЛАВА 55
Гил пришел в себя. Запах пота был таким сильным, что он задыхался. Инстинктивно он отвернул голову, но тут же понял, что потом несет от него самого, и опять провалился в благословенный глубокий сон.
Ему снова двенадцать, он жарится за городом на солнцепеке и с трепетом, самостоятельно, исследует окружающий мир. Школьные занятия закончены, и он совершенно свободен. Неожиданно яркий день его грез обрел черты душной каморки с грязным матрасом, на каком он лежал. Он был кем угодно, но только не свободным.
Глубоко в паху его поднялась боль. Она отдалась в позвоночнике, пошла шире. Он застонал.
— Туалет там, — произнес маленький человечек, показывая на серую дверь в дальнем углу комнаты.
Гил вскочил с кровати и стрелой помчался в ванную, там его вывернуло в грязный унитаз, затем он с минуту, не меньше, мочился в него. Боль прошла.
«Господи. Похоже, я год не мочился».
Какое-то смутное воспоминание об огромном мужчине мелькнуло у него в голове и исчезло.
В затылке заработал отбойный молоток, и он прижался лбом к прохладному кафелю ванной комнаты. Это было приятно. Ему захотелось остаться тут навсегда. Щетина на щеках была мягкой, исходя из чего Гил рассудил, что прошло больше двух дней с того момента, как он брился в последний раз, а это означало, что его держат здесь по крайней мере двадцать четыре часа, а может, и все тридцать шесть. Он ощущал слабость, желудок сводило от голода. Должно быть, он столь же долго не ел.
Голос из соседней комнаты прервал его размышления:
— Питье и еда ждут вас, когда вы закончите.
Гил напрягся, пытаясь определить акцент. Он был британским. Точней даже, среднеанглийским, плюс к тому, что дал быстрый взгляд, брошенный по пути в туалет.
«Весьма приличное образование. Нефтяной магнат? Тогда что он делает в этой дыре?»
Голодный спазм скрутил ему желудок. Пообещав себе ничего никому не рассказывать независимо от последствий, Гил вернулся к своему похитителю и к ожидающим его еде и питью.
Его план, не беря в расчет неуступчивость, был весьма прост. Он, конечно, поест, для того чтобы вернуть себе силы, соберет всю информацию, которую сможет, потом дождется подходящего момента и попытается вырваться на свободу. Он не обманывал себя, зная, что никакой это не план, однако его наличие унимало в нем панические позывы и, более того, несколько приглушало внутренний голос, долдонивший, что он готов продаться врагу за еду.
Вернувшись к грязной постели, Гил попытался сфокусировать зрение на лице своего похитителя.
