— С Анъяром ничего не случилось, а с тобой что? — спрашивал отец, войдя в детскую с зажжённым электрическим фонариком. — Ты так кричал во сне, даже меня разбудил. Собака на твой крик прибежала. Захворал? Болит что-нибудь?
— Ничего не болит. Это, значит, во сне было. — Марату стало неловко. — Мы на охоту ходили.
Отец положил ладонь на лоб Марата.
Температуры как будто бы нет.
— Голова не болит? — Отец, видно, опасался за Марата.
— Честное слово, ничего не болит. Который час?
Отец накрыл Марата одеялом, погладил по спине.
— Спи, если завтра хочешь ехать в деревню, иначе в дороге плохо будет.
— Я дороги не боюсь.
— Спи, сынок! Надо хорошенько выспаться. Кто недосыпает, плохо охотится. Дедушка таких на охоту не берёт.
Марат стал уверять отца, что может не спать несколько суток подряд и всё равно будет бодрым.
— Я не соня.
— Кто мало спит, тот плохо растёт, — сказал отец. — Утром я тебя сам разбужу.
— Во сколько?
— В шесть часов.
— А если не проснёшься?
— Будильник разбудит.
— Принеси его сюда, пожалуйста. Я его услышу, даже если буду спать как убитый.
Папа начал сердиться:
— Перестань болтать! Если сейчас же не успокоишься, не повезу тебя к дедушке.
— А мы с Анъяром пешком уйдём! — выпалил Марат.
Отец на это ничего не ответил. Повернулся и совсем сердитыми, твёрдыми шагами пошёл к себе в спальню и прикрыл за собой дверь.
— Нет, не умею я правильно воспитывать. Нет у меня педагогического дара, — сказал он будто бы себе. Понятно было, что он очень из-за этого мучается.
— Страшно упрямый, — обиженно прошептала тётя Шура. — Непослушный. И мои слова ни во что не ставит. Уж такая, видно, доля неродной матери.
Марату сделалось грустно.
Анъяр остался в комнате Марата, свернулся на полу неподалёку от его кровати, довольный, что никто его не гонит.
А Марат сам не понимал, почему расстраивает папу. Он же не хотел. Вот как нескладно получается. «Утром попрошу прощения, — решил он, успокаивая себя. — Подумаешь — педагогический дар. Нет, и не нужно, я сам могу слушаться. Безо всякого дара, — говорил он себе. — Всё равно папа хороший». И Марат не заметил, как уснул.
Отец всё-таки встал раньше. Он разбудил Марата, ласково приговаривая:
— Вставай, сынок. Тётя Шура оладьи печёт. Скоро завтрак. Делай зарядку, умывайся, шофёр уже давно поехал на заправку.
— А почему он вчера не заправил машину?
— Времени, наверное, не хватило.
Выехали они ровно в семь часов, когда солнце поравнялось с верхушкой пожарной каланчи напротив их дома.
Марат сел с отцом на заднее сиденье «Волги», у их ног растянулся Анъяр.
Тётя Шура устроилась рядом с шофёром.
Чтобы не было душно, Марат опустил стекло машины. Но тётя Шура сердито сказала:
— Должно быть, хочешь опять ангиной заболеть?
Пришлось поднять стекло.
— Сколько ещё километров до дедушкиной деревни осталось? — начал спрашивать Марат, как только отъехали от дома.
— Далеко. Около ста километров.
— Через сколько часов приедем туда?
— Узнаем, когда приедем.
— А вдруг дедушки не будет дома? Вдруг он ушёл в лес? Что тогда будем делать?
— Если не будет дедушки, бабушка дома. Далеко не уйдут, не беспокойся.
Когда машина, свернув с шоссе, въехала в лес, все вышли подышать свежим воздухом. Тётя Шура стала собирать цветы у дороги, шофёр лёг на траву, а Марат с отцом пошли по лесу. Они насобирали много земляники, сочной и красной. Анъяр ходил за Маратом, как на цепи. А когда все собрались вместе и стали есть ягоды, Анъяр растянулся на траве, но всё же голову положил на колени Марату.
— Ни на шаг от меня не отстаёт, — похвалился Марат, показывая на собаку. — Говорить не умеет, а всё равно знает, кто её командир.
Отец сказал:
— Если дедушка согласится принять собаку, ты будешь её вожаком. А нет, то придётся Анъяра отвезти обратно в город.
— С кем же мы её оставим в городе? — спросила тётя Шура, перестав есть ягоды.
— Если дедушка не позволит оставить собаку, я тоже в город вернусь, — заявил Марат и даже брови сдвинул. — Будем жить вдвоём с Анъяром. Только ключ не забудьте мне оставить. Я теперь сам умею открывать дверь.
Губы тёти Шуры сморщились от улыбки. Она быстро взглянула на отца: дескать, мальчик говорит как взрослый. Отец тоже улыбнулся и, ничего не ответив сыну, поднялся.
— До полуденной жары нам нужно бы добраться. Путь не близкий. — И пошёл к машине. За ним побежал Марат.
На этот раз тётя Шура посадила его на переднее сиденье, а сама села рядом с отцом. Собака прыгнула к Марату. Ей было трудно устроиться между ним и шофёром, и Марат посадил её к себе на колени. Собака закрыла всё переднее стекло. Но Марат не обиделся. Обнял Анъяра за шею и ехал, закрыв глаза. Однако отцу это не понравилось. Он велел шофёру притормозить и приказал:
— Анъяр, ко мне!
Собака лизнула Марата, жалея, что им приходится расстаться, и перешла на своё прежнее место. Марат подумал, что теперь ей будет очень скучно.
Проехали прохладный лес, открылось ржаное поле, залитое ярким солнцем. На бугорке за кюветом сидели две куропатки и деловито разглядывали дорогу.
— Цыплята! — крикнул Марат.
Собака вскочила, навострив уши.
— Это куропатки, — сказал отец.
Куропатки почти не испугались автомобиля. Они лениво взлетели и через несколько метров снова опустились на землю.
— Давай спустим Анъяра, — предложил Марат, с надеждой взглянув на отца.
— Нельзя, — сказал отец. — Если собака научится ловить куропаток, начнёт, того гляди, в деревне кур таскать. Ему тогда несдобровать.
— Анъяр умная собака: если я скажу нельзя, он не ослушается, — убеждённо сказал Марат.
— При тебе он и не будет их ловить, а как заснёшь, пойдёт за ними на охоту, — поддразнивала его тётя Шура.
— Анъяр не такой: он не куроед, не вор! — возмутился Марат.
— Надейся на него, у него вон и хвост крючком, — не унималась тётя Шура.
— Да будет вам, — остановил их отец, смеясь.
Сначала шофёр хотел остановить машину, погнаться за куропатками, но, услышав слова директора, прибавил газ, и в один миг куропатки остались позади.
