Дарума, которые изображают Бодхидхарму в виде безногого ваньки-встаньки, с центром тяжести, расположенным так, что, как его ни толкай, он встает. Японское стихотворение о куклах Дарума гласит:
Jinsei nana korobi
Ya oki.
Такова жизнь.
Семь раз вниз,
Восемь раз вверх!
Легендарная беседа Бодхидхармы с императором Лянг-У дает представление о резком и прямом характере учителя. Император подробно описал все, что он сделал для распространения буддизма в своей стране, и спросил, что заслужил он своими деяниями. При этом он исходил из распространенного мнения, что постепенное накопление заслуг, порожденных добрыми делами, ведет ко все лучшему существованию в будущих жизнях и будет увенчано достижением нирваны. Но Бодхидхарма в ответ сказал: 'Ровно ничего!' Такой ответ подорвал веру императора в буддизм, и он спросил: 'Каков же в таком случае основной принцип святого учения?' Бодхидхарма ответил: 'Да оно пусто, в нем нет ничего святого', - 'Кто же тогда ты, кто стоит перед нами?' - 'Я не знаю', был ответ. [2, с.3].
После этой беседы, которая весьма разочаровала императора, Бодхидхарма удалился в монастырь в Вей, где по преданию провел девять лет в пещере, 'уставившись в стену' (пигуань). Судзуки считает, что это выражение не следует понимать буквально, что оно описывает внутреннее состояние Бодхидхармы, который освободил свой ум от всех. понятийных представлений. [74, т.1, с.170-171]. Так он жил, пока однажды к нему не пришел монах Шень-гуан, а вслед за ним и Хуэй-ко (486-593 возможно!), который впоследствии и стал его преемником в качестве Второго Патриарха.
Хуэй-ко не раз просил Бодхидхарму дать ему наставления, но все время получал отказ. Однако он продолжал сидеть в медитации у входа в пещеру Бодхидхармы, терпеливо ожидая на снегу, когда тот сжалится. Наконец, доведенный до отчаяния, он отсек себе левую руку и преподнес ее учителю как доказательство своей беспримерной искренности. Тогда Бодхидхарма, наконец, спросил Хуэй-ко, что ему надо.
- Hет у меня в уме (синь) покоя, - сказал Хуэй-ко. - Пожалуйста, успокой мой ум.
- Достань его и покажи его мне, - ответил Бодхидхарма, - тогда я успокою его.
- Но когда я начинаю искать свой ум, - возразил Хуэй-ко, - я нигде его не нахожу.
- Вот я и успокоил твой ум! - рявкнул Бодхидхарма.
В это момент у Хуэй-ко и произошло просветление, его дунъ-у или сатори, так что этот разговор призван служить первым образцом того, что стало характерным приемом обучения в Дзэн. Это образец вень-да (по-японски мондо) или 'вопроса-ответа', иногда весьма приблизительно переводимого как 'дзэнская история'. Большая часть литературы Дзэн состоит из таких анекдотов - причем многие из них гораздо менее понятны, чем этот. Их цель ввергнуть вопрошающего в некое внезапное озарение или же испытать глубину его интуиции. Поэтому эти диалоги нельзя 'объяснить', не испортив их эффекта. В каком-то смысле они подобны анекдотам, которые не вызовут ожидаемого смеха, если 'соль' их требует специального разъяснения. Его или понимаешь сразу, или не поймешь вообще.
Следует учесть, что эти анекдоты лишь изредка имеют символический характер, и даже когда это так, - не это свойство в них главное. Так бывает, когда диалог содержит аллюзии, памятные обоим участникам. Но в противоположность комментариям, которые дает Жерне [40], я не считаю, что соль мондо в передаче неких буддийских истин с помощью символов. Сатори, которыми они очень часто увенчиваются, ни в коем случае не является простым нахождением решения загадки. Что бы ни делал и ни говорил учитель Дзэн - это всегда прямое и спонтанное выражение его 'таковости', его природы Будды, и поэтому то, что он 'выдаст', - не символ ее, а она сама. Дзэн-буддийское общение - это 'прямое указание' в соответствии с принципами Дзэн, суммированными в традиционном четверостишии:
Быть вне учения и за пределами традиции,
Не опираться ни на слова, ни на символы.
Указывать прямо в ум человека.
Увидеть собственную природу и достичь просветления. [42]
Преемником Хуэй-ко, по преданию, был монах Сэн-цань (ум. 607 г.), и их первый разговор имеет ту же форму, что диалог Хуэй-ко с Бодхидхармой. Только Сэн-цань просил у учителя не покоя ума, а 'очищения от заблуждений'. Ему приписывают знаменитое стихотворение под названием 'Синь-синь Мин' 'Трактат о вере в ум'. [43] Если Сэн-цань действительно является его автором, то это первая отчетливая и ясная формулировка Дзэн. Даосская окраска его ощущается с первых строчек:
Великий Путь не сложен, следует лишь избегать предпочтений..
И далее:
Следуя своей природе, единой с природой вещей, пойдешь свободно и безмятежно.
Когда мысль связана, истина сокрыта...
Если хочешь следовать Путем, не отвергай мира чувств и идей.
Ибо полное его приятие есть истинное просветление.
Мудрый ничего не добивается (у-вей), невежда сам себя связывает...
Пытаясь отыскать ум с помощью ума, не избежать великой путаницы. [44]
Это стихотворение не только изобилует такими даосскими выражениями, как у-вей и цзы-жень (спонтанность). Его основной принцип - даосский: оставь ум в покое, предоставь ему свободу следовать своей собственной природе - в противоположность последовательно индийской позиции, где ум взят под строгий контроль и чувственный опыт исключается.
Четвертым патриархом Дзэн вслед за Сэн-цанем стал, как утверждает легенда. Дао-синь (579-652 гг.). Он пришел к Сэн-цаню с вопросом:
- Как можно достичь освобождения?
- Кто тебя связал? - спросил Сэн-цань.
- Никто меня не связывал.
- Тогда зачем ты стремишься к освобождению?
И это было моментом сатори Дао-синя. Книга 'ЧуэнДэн Лу' передает очаровательный рассказ о встрече Дао-синя с мудрецом Фа-юнем, который жил в уединенном храме на горе Нью-тоу и был таким праведником, что птицы подносили ему в дар цветы. Во время их разговора зарычал дикий зверь, и Дао- синь вскочил на ноги. Тогда Фа-юнь заметил: 'Я вижу, это еще есть в тебе', - подразумевая, вероятно, инстинктивную 'страсть' - (клеша) страх. Вскоре после этого, оставшись один. Дао-синь начертил китайский иероглиф 'Будда' на камне, где Фа-юнь имел обыкновение сидеть. Вернувшись, Фа-юнь захотел сесть, но увидел сакральное Имя и не решался сесть. 'Я вижу, сказал Дао-синь, - это еще есть в тебе'. При этих словах Фа-юнь полностью пробудился... и птицы перестали носить ему цветы.
Пятым патриархом - и здесь мы вступаем на более достоверную историческую почву - был Хун-жань (601-75). При первой встрече с Хун-жанем тогдашний патриарх спросил:
- Как твое имя (син)?
- У меня есть природа (син) - отвечал Хун-жень, играя словами, - но это не обычная природа.
- Каково же твое имя, - настаивал Патриарх, не уловив игры слов.
- Это природа Будды.
- Значит у тебя нет имени?
- Конечно, потому что эта природа - пуста [2 гл.3].
Хун-жань был, видимо, первым патриархом, который приобрел много последователей, ибо рассказывают, что он руководил монашеской общиной человек в пятьсот в монастыре на горе Желтой Сливы (Ван-май Шань), в восточной части современного Хупеха. Однако его далеко затмил ближайший его преемник Хуэй-нен (637-713), чья жизнь и учение знаменуют подлинное начало истинно китайского Дзэн, того Дзэн, который затем и процветал в течение двухсот лет царствования династии Тан (приблизительно 700-900 гг.); эпохи, получившей название 'эпохи деятельного Дзэн'.
Не следует, однако, забывать и о современниках Хуэй-нена, так как он жил в период, который был
