еще я дам тебе чек на две тысячи долларов, которые ты получишь в Штатах. Ты пойдешь к моему отцу, у которого лифты повсюду, даже в Африке. Выберешь себе один, по душе. Тебе станут показывать фотографии. Смотри хорошенько, потому что ты на всю жизнь останешься с тем, что выберешь. Бывают даже с кондиционерами. Всю жизнь в лифте, черт возьми, и это называется цивилизация. Мы не имеем права обрекать на такое свои сперматозоиды. Таблетки, скорее! Если Церковь не справляется, всех — в педерасты. Малышка вытирала слезы. Иззи бен Цви уже готов был жениться на ней. Они все герои, эти израильтяне. Остальные приумолкли в раздумье. Естественно, речь не шла о том, чтобы браться за что ни попадя. Все они были против бомбы, потому что, в любом случае, она находилась во вражеских руках, у американцев, у русских, у китайцев. И они были против революции, потому что когда революция удается, это значит, что она провалилась.
— Прежде чем выпустить свои сперматозоиды погулять, нужно подготовить для них приемкомиссии! — гремел Буг.
— А я против, — заявил Аль Капоне… — Против на сто процентов. Никаких приемкомиссий. Я — за конец света. Такие речи тут же на них подействовали. Воцарилась тишина. Какое там! Даже Буга проняло.
— Как это, конец света? Это фашизм.
— А мне плевать. Конец света и точка. Всё. А потом у нас появится замечательная поэзия.
— Что? — взревел Буг. — Ты что, спятил? Конец света, и потом поэзия? Какая поэзия? Как?
— Не мое дело. Конец света — это всегда чудесно сказывается на искусстве. Каждый раз, как приходил конец света, потом всегда наступало возрождение архаических форм.
— Ну, тогда ладно, — согласился Буг, которому очень нравились водители грузовиков.
— Нам нужен новый конец света, это первое, что необходимо сделать. Кто «за», поднимите руку.
Никто не поднял, кроме самого Капоне. Они все думали о своих лыжах, боялись отпустить.
— Что ж, раз так, тогда я ухожу, — обиделся Аль Капоне. — Если вы не за конец света, вы все — реакционеры.
— Погоди, — удержал его Буг. — Может быть, еще договоримся.
— Буг, — сказал Ленни, — не мог бы ты одолжить мне пятьдесят франков, раз уж ты уезжаешь? Мне придется спускаться в Женеву.
— С ума сошел? В это болото! Там же нечем дышать. Ноль метров над уровнем дерьма.
— Надо же что-то есть. Лето ведь. А так как ты точно загремишь месяца на три в больницу со своей психологией, после встречи с отцом, нам все равно придется что-нибудь подыскивать.
— Да что ты в Женеве-то забыл, дурачина? Водные лыжи?
— О нет, только не это. Но мне сказали, что там для меня есть кое-что подходящее.
— Что именно?
— Откуда я знаю? Был там один парень, Ангелом звать. Он оставил для меня сообщение у «Мюллера».
— Что это еще за Ангел? С такой кликухой только банки грабить.
— Именно. А ты чего хотел?
— Он ничего тебе не объяснил?
— Ничего. Сказал только, что это как раз для меня.
— А! Так ты у нас что-то умеешь, оказывается? Ну-ка, ну-ка, расскажи. Позабавь меня.
— Оставь меня в покое, Буг. Ты нас спасаешь, так что у тебя нет права измываться над нами. Или это уже авторитарный режим.
— Ладно. Но что ты умеешь делать, Ленни?
— На необитаемом острове и я произведу сенсацию, Буг. Найди мне какой-нибудь, сам увидишь.
Буг строго смотрел на Ленни, посасывая свою трубку:
— Хорошо. Получишь свои пятьдесят франков. Но сначала ты дашь мне ответ на одну из больших философских загадок.
— Вот дерьмо.
— Нет, не это. Это был ответ Эдипа Сфинксу. «Рождение трагедии…», Ницше.
— Это еще кто такой?
— Слушай мой вопрос, Ленни. Кто, скажи, стянул из формочки пирог? Who took the cookie from the cookie jar?
— Слушай, тебе, пожалуй, опять стоит наведаться в тот сортир в Цюрихе, Буг. Явно невмоготу.
— Вспомни, Ленни, как вы играли в детстве. Все берутся за руки, водят хоровод и спрашивают. Кто, скажи, стянул из формочки пирог, Ленни? Who took the cookie from the cookie jar? Not I took the cookie from the cookie jar. Then who took the cookie from the cookie jar? He took the cookie from the cookie jar. Not I took the cookie from the cookie jar. Then who took the cookie from the cookie jar? [15]
— Да мне плевать, Буг. Честное слово. Мне совершенно плевать. Если хочешь знать, я думаю, что его вообще там не было, пирога твоего. Они забыли его туда положить, в эту их вонючую американскую формочку.
— Who took the cookie from the cookie jar, Ленни? Кажется, это был самый вкусный пирог в мире.
— Еще бы. Самые вкусные пироги, Буг, это те, которых не существует. Бог. Коммунизм. Братство. Человек с большой буквы «Ч», вот такенной!
— Кто стянул замечательнейшую Американскую Мечту, Ленни? Who took the cookie from the cookie jar?
— Да подавись ты своими бабками. Но Буг все-таки дал ему денег, и Ленни спустился в Женеву.
Глава II
Селезня звали Лорд Байрон, потому что он тоже хромал. У него было замечательное оперение с оранжевым отливом, и каждый раз, когда она брала его на руки, он крякал по-французски: «Quoi? Quoi?»,[16] затем прятал голову под крыло и засыпал, и ей приходилось целыми часами стоять там и держать его. У нее были прекрасные отношения со всеми хромыми утками, это было ее призвание в жизни. Еще там были чайки, на том озере, и лебеди, белизной своих перьев напоминавшие взбитые сливки, и другие, черные, птицы, чем-то смахивавшие на пролетариат; она часто приходила кормить их; и потом, в Женеве, это был ее самый любимый уголок. Она также работала два дня в неделю в Обществе защиты животных. Невозможно решить все мировые проблемы разом; всегда с чего-то нужно начинать. Через час она должна была быть в клинике, чтобы забрать своего отца, а у нее еще не было денег на оплату больничного счета; ко всему прочему, бензин в баке ее «триумфа» был на нуле. Кто бы поверил, что дочь консула США в Женеве сегодня не обедала, потому что у нее не было денег! Впрочем, именно это и требовалось: никто не должен был ничего заподозрить. Для этого Штаты и платят своим консулам: чтобы поддержать престиж. Ее отец так усердно работал на престиж своей страны, что дослужился до алкоголика, не помогла и дипломатическая неприкосновенность. Все-таки странная это вещь, дипломатическая неприкосновенность. Она так хорошо скрывает вас от всего окружающего, что в конце концов разрушает вас изнутри. Стеклянный колпак, который оберегает, в конце концов ломает вас. Идеалистам не следовало бы давать право представлять свою страну за границей: они могут принимать лишь весьма ограниченные дозы реальности, и то запивая их джином. Карьера ее отца, в прошлом — многообещающая, теперь, в течение этих последних лет, медленно, но верно катилась под гору, стаскивая его с одного незначительного поста на другой. Он был одним из тех редких дипломатов, которые неспособны слушать ружейные залпы на расстрелах, а потом, переодевшись в смокинг, присутствовать на официальном приеме вместе с палачами. Это роковое слабое место американского представителя было занесено в регистрационные записи Управления личного состава Госдепартамента как «слабохарактерность, неуравновешенность». Он был еще довольно красив в свои пятьдесят три: люди живут сегодня до глубокой старости, благодаря антибиотикам. Глаза темные, что очень подходило ему с его чувством юмора, потому что так озорной бесенок в его зрачках заметнее, нежели на голубом фоне. Он был очень элегантен,
