превратил ее в оплавленное месиво. Умно придумано, нечего сказать. Ну ты и кретин.
Он злобно шагнул ко мне. Я не знаю, собирался ли он ударить меня, пристрелить или просто наорать. Да это было и не важно — он был достаточно близко для удара ногой.
Фестина сломала ему колено, а я выбила гелевое ружье из его рук. А дальше все было не сложнее, чем давить виноград, выжимая сок.
Мы освободили руки тем же порядком, что и ноги, — выстрелили из гелевого ружья в стену и осторожно поднесли пластиковые полоски на наших запястьях к самой маленькой капле кислоты. Мы обе умудрились проделать этот фокус, не обжегшись, — а это было сродни чуду, учитывая, что руки были стянуты у нас за спиной, а меня еще слегка трясло от пережитого.
Разминая затекшие пальцы, Фестина произнесла:
— Так, ладно. Отправляемся назад, разнесем вдребезги глушилку и позовем на помощь, да?
— Возможно, нам следует подняться ближе к поверхности, — сказала я ей. — Моему связующему кристаллу может не хватить его передающей мощности, чтобы пробиться через толщу породы над нами.
— Ближе к поверхности будет лучше. — Она подхватила гелевое ружье. — Я буду только рада отойти подальше от этой смертоносной ловушки. Если кому-нибудь очень надо узнать, что находится по другую сторону моста, может быть, мы сможем перепрограммировать тех андроидов с озера Васко. Пусть они идут в авангарде.
Фестина наклонилась, чтобы поднять Бицепса: он был без сознания, и челюсть у него была сломана, но в основном он не пострадал благодаря нашей сдержанности и великосветскому воспитанию. Я положила руку ей на плечо:
— На этот раз давай я понесу тело.
— Да, конечно, уступаю тебе это развлечение.
Она отстегнула фонарик от руки Бицепса и светила мне, пока я взваливала этого типа себе на спину. В который раз я возблагодарила нашу Всеблагую Матерь Божью за дэмотовские 0,78 от земной гравитации; говнюк и при ней весил немало. Пристроив его поудачнее, я пошла, чуть покачиваясь, по коридору, Фестина следовала за мной по пятам…
И тут мы уперлись в тупик. Сплошная гранитная стена в том месте, где должен был быть дверной проем в следующую комнату. Она снова приняла прежнюю форму!
— Вижу. — Фестина поднесла фонарик поближе к стене, проводя им по краям дверного проема в поисках щелки. Я не смогла разглядеть ни малейшей неровности — дверь полностью слилась с окружающей ее породой.
А Бицепс расплавил контрольный пульт по ту сторону стены. Если бы спасатели и стали искать нас здесь, им было бы не пробиться сквозь стену без лазерного луча или мощной взрывчатки.
— Но эта стена ведь состоит из нанитов? — спросила Фестина. — И в Маммичоге нам удавалось просто протиснуться сквозь такую стену.
— То было, когда Кси была воедино связана с мировым разумом, — пояснила я. — Все получается проще, когда у тебя друзья в высших сферах.
— Давай хоть попытаемся.
Я уложила Бицепса на пол и уперлась руками в холодный псевдогранит. Он не двинулся с места — это было все равно, что пытаться сдвинуть гору.
— Ничего не… — Я умолкла. Где-то что-то гудело. В моих пальцах? В моем мозгу? Я снова положила ладони на стену и толкнулась вперед со всей силы.
Стена, в свою очередь, толкнула меня. И стала медленно двигаться к нам.
— Ой-ей-ой!
— Что за «ой-ей-ой»?
— У защитной системы страйдеров был припрятан еще один туз в рукаве.
— Ой-ей-ой.
— Я это уже сказала.
Стена продолжала двигаться на нас — вверх по коридору, насильно сдвигая нас назад, к бездонной яме. Наногранит столкнул Бицепса с того места, где я его положила; не быстро, но стена начала проталкивать его по каменной поверхности пола, царапая кожу обо все неровности. Я подобрала его с пола, будто мне было небезразлично, раздерет ли ему в кровь спину шершавый пол. Волоча его за собой, мы ретировались от стены, выжимавшей нас словно поршень.
— Жаль, что Бицепс без сознания, — пробормотала Фестина. — Ему как раз хотелось узнать, которые из защитных механизмов по-прежнему работают.
— Если нас выдавит из коридора на мост, — сказала я, — и в нас станут стрелять пулеметы с противоположной стороны, как думаешь, будет ли чертовски бесчувственно и бесчеловечно прикрыться этим болваном как щитом?
— Да уж, задачка, — ответила Фестина. — Если мы убедим себя, что он стремился умереть достойно, во имя свободы своих собратьев-людей…
Я обдумала это предположение.
— Нет. Он не из породы героев. Но он точно интересовался любыми данными об оружии страйдеров.
— А лучше всегда учишься на собственном примере, — согласилась Фестина.
Когда стена, наконец, дотолкала нас до моста, я держала Бицепса между нами и бойницами.
Стена прекратила движение точно в конце коридора. Она перекрыла нам единственный путь к отступлению, и теперь мы остались беззащитными и легкоуязвимыми на узеньком мостике через бездну. Мы с Фестиной обменялись взглядами — в такие моменты надеешься только на то, что твои глаза выразят то, чего словами не скажешь. Если нас вскоре разнесет в клочья шквальный пулеметный огонь, я не хотела бы, чтобы моими последними словами стала банальность типа: «Ах, если бы мы провели вместе побольше времени».
По ту сторону моста стена медленно расступилась, открыв новый дверной проем. Оттуда шагнул высокий мужчина в белом: прямо брат-близнец андроида-африканца из первой комнаты. Конечно, он тоже был роботом; в руках у него было гелевое ружье.
За ним стояла невысокая светловолосая женщина. Она уставилась прямо на меня и произнесла:
— Ну, Фэй, вот мы и встретились. Сука.
20
ЗЛОБНАЯ СУКА
У Майи Куттэк имелись индийские корни, и теперь посередине ее лба красовалась красная кляксообразная точка, кастовый знак. Ее темная кожа выглядела морщинистой и сухой, как пергамент, по крайней мере, кожа ее рук. Ее руки я могла видеть потому, что даже в этом прохладном бункере на ней была блузка с короткими рукавами — такие надевают под сари. Нефритово-зеленый шелк, вручную расписанный под десятки павлиньих перьев.
Это к слову о тайном, что всегда становится явным.
Но если вам и вправду интересно явное, то стоило взглянуть Майе в лицо. Ее нос и подбородок пока имели тот же темный оттенок загара, что и ее руки, но по краям лицо ее вылиняло до беловатого цвета рыбьего брюха: мертвенная бледность наползала от линии волос, просачивалась на лоб, выбеливала виски и щеки.
Привет, птеромик-С.
Уши у нее стали цвета топленого масла, а по контрасту с ее снежно-белыми волосами казались ярко-желтыми. Что касается волос, то они свалялись, а местами настолько засалились, что склеились сосульками, вихры топорщились во все стороны.
Майя Куттэк: тико, наго, вуто. И заразная, заразная, заразная. Боже, неужели мать и Вустор не замечали? Или все эти внешние симптомы проявились недавно, как последний акт разрушительного
