Геофил Норт.
Их голоса слились в нестройный хор.
- Товарищи, дамы энд господа! - заволновался Мээн. - Прошу соблюдать порядок!
- Тем более, - сказал Гей, - что Макс Фриш еще не закончил.
- Да, меня перебили. Ведь я совсем не так хотел закончить свою притчу... Он сунул незажженную трубку в рот и как бы сделал две-три затяжки. - Концовка притчи внушает нам надежду. Дело в том, что совсем недавно в мире появилась новая реальная сила, которая может остановить регресс и бездуховность.
Мээн открыл было рот, но Гей опередил его.
- Тут можно многое процитировать, - сказал он, - причем все соответствует моменту, то есть внушает надежду на новую реальную силу, которая остановит регресс и бездуховность. Но я процитирую только вот это место...
Советский Союз, его друзья и союзники, да, собственно, и все другие государства, стоящие на позициях мира и мирного сотрудничества, не признают права какого-либо государства или группы государств на верховенство и навязывание своей воли остальным странам и народам.
- Именно этот мудрый тезис я и имел в виду в концовке своей притчи! воскликнул Макс Фриш.
- Ну что ж, - сказал Мээн, - в таком случае наш симпозиум завершил свою работу весьма и весьма успешно. И я предложил бы, товарищи, взять за основу нашей резолюции, которую мы конечно же примем по традиции, слова этой цитаты.
Все государства, стоящие на позициях мира... ну и так далее.
И тут раздался взрыв оглушительный.
Прямо над ними.
Мээн рухнул на колени.
Кто-то из женщин испуганно вскрикнул...
Рев самолета в тумане возник. А может, подумал Гей, так подлетает ракета. 'Першинг' там или какая другая.
- Смотрите! Смотрите!.. - Алина держала в руках портативный телевизор. Не то 'Юность', не то 'Сони'. - Это же ядерная война!..
И Гей вспомнил о приказе президента Рейгана.
Он подошел ближе. На экране была Хиросима. Нагасаки, Или какой-то третий город?..
Съемка была замедленная.
Чудовищной силы смерч, который возник после взрыва ядерной головки, сметал на своем пути все - здания, деревья, машины...
Сметал и сжигал.
Сжигал и сметал.
И оставался только пепел.
Крупным планом успели снять машину. В ней было четыре человека. Семья. А потом все испарились. Вместе со стеклом и резиной. Температура плавления железа выше температуры сгорания человеческого тела. Но в следующее мгновение сгорел и железный остов машины...
Сердце Америки. Колосящиеся пшеницей поля Канзаса. Город Лоуренс с 50-тысячным населением. Обычный, ничем не примечательный день. Спешит к своим пациентам врач-кардиолог Расселл Оукс. Семья фермеров Далбергов готовится к свадьбе 19-летней дочери Дениз. Дети бегут в школу. Женщина готовится к родам.
Но все тревожнее звучат теле- и радиосообщения. За каких-то несколько часов Вашингтон развязывает в Европе 'ограниченную' ядерную войну.
Но от нее нельзя спастись и на другом берегу Атлантики.
С военно-воздушной базы Уайтмэн, что неподалеку от Лоуренса, стартуют 'Минитмены'. Они нацелены на советские города. Ответный удар неизбежен.
Над Канзас-Сити взметается страшный гриб. Через несколько секунд проносится сжигающий на своем пути все живое ядерный смерч. И в Лоуренсе, за 40 миль, руины, пожары.
Тысячи изуродованных трупов. Жуткие сцены гибели людей. Оставшиеся в живых получили смертельные дозы радиации. Они умрут через несколько часов...
Гей знал, что эта вырезка из газеты 'Правда' лежала в Красной Папке. Корреспонденция А. Толкунова из НьюЙорка. Копирайт. А фильм назывался 'На следующий день'. Телекомпания Эй-би-си. Режиссер Н. Майер.
- Хватит! хватит!.. - крикнул Мээн, стоя на коленях.
Он закрыл руками свое лицо.
Гей увидел, что Мээн плачет.
'А вот и с него сошла маска...' - подумал Гей, подошел к Матвею Николаевичу и сел рядом с ним на камень.
Матвей Николаевич долго молчал. Потом тихо сказал:
- Мне жаль...
Гей будто не слышал.
- Мне жаль, - повторил Матвей Николаевич, - что так все получалось... То вверх, то вниз... - Его речь была бессвязной. - Диалектика жизни... Я же в деревне теперь, в Продольном, переехал еще зимой... Бээн убрал меня с Комбината... А теперь говорит, что это именно я завалил цветную металлургию... Дескать, Мээну теперь надо перестраиваться...
- А Бээну? - спросил Гей.
Матвей Николаевич убрал с лица ладони.
Гей, потрясенный, замер.
Это было лицо старого человека. Матвей Николаевич изменился до неузнаваемости за несколько минут. Пока шла ядерная бомбежка. Его шляпа лежала в ногах, и седые редкие волосы Матвея Николаевича пошевеливал ветерок. Будто на голове покойника. Очки валялись на земле. Глаза Матвея Николаевича, ставшие враз бесцветными, словно покрытые пленкой, смотрели, точнее, незряче уставились куда-то на восток, в ту сторону, откуда солнце могло появиться, если бы не вселенский туман. По морщинистым впалым щекам Матвея Николаевича текли слезы. По сивой щетине. Которая была тоже как на мертвом.
- А Бээн? - повторил Гей. - Он перестраивается?
Матвей Николаевич и теперь не ответил.
- В двадцать девятом году я родился, там, в Сибири, - сказал он глухо, не своим голосом, почти не разжимая сизых губ. - Во время коллективизации... Отец был тридцатитысячником, рабочим Питера, он и революцию делал... Так что первый председатель коммуны в Продольном... А я вот стал народной интеллигенцией, ну и так далее, в Москве учился, и не раз, то институт, то другие формы учебы и повышения квалификации... Выдвигался. Участвовал. Был награжден... И куда только не бросали меня на укрепление кадров! То вверх, то вниз... Диалектика жизни... Демон на договоре... Так что будем ПЕРЕСТРАИВАТЬСЯ... Волевой метод руководства, то есть волюнтаристский, осужден партией... Ну что, сорвали маски? - спросил он вдруг, и Гей вздрогнул.
- Да, со всех, - поторопился Гей с ответом, удивившись тому, что Матвей Николаевич враз ожил. - Стопроцентное выполнение плана, - брякнул он совершенно уж для себя неожиданно.
При слове 'стопроцентное' Матвей Николаевич встрепенулся.
- А нельзя было перевыполнить?
- Разве что за счет скрытых резервов, именно так это называется.
- На кого намекаешь?
- На самого себя.
- А!.. Самокритика - это как раз то, чего нам не хватало и не хватает... Матвей Николаевич очки надел и посмотрел на Гея поверх стекол, как это делал Бээн. - Так, может, и этот вопрос проработать? Я всегда подозревал, что и в тебе вроде как два человека живут...
- Иногда и три, и четыре, а то и вообще толпа.
- Не-ет!.. - Матвей Николаевич как бы весело погрозил Гею пальцем и поправил сбившийся на сторону галстук. - Ты меня теперь не собьешь с толку! Толпа - это когда в тебе дает себя знать дух социолога. Это я понимаю и даже оправдываю. А вот когда в одном человеке живет не толпа, а всего лишь два человека - это уже раздвоение личности. Возникает, стало быть, проблема идентичности. По Максу Фришу. Ну и так далее.
Он взял шляпу и поднялся на ноги.
- Георгий твой так называемый, которому ты все названиваешь... ты давай решай с ним! В свете
