Эка фигура: социолог...
Все они знать-то меня знали - не как читатели моих брошюрок, разумеется, а как ответственные работники, помнили по суматошному общению во время Всесоюзного совещания металлургов, когда мы и познакомились, но могли и не узнать, если бы мы встретились не в кабинете Пророкова.
Дело житейское.
У каждого свои заботы.
Каждому свое, как говорится.
А что касается самого Пророкова, он как хозяин, к которому нагрянул незваный гость, вынужден был сказать еще хоть что-нибудь.
И он сказал, обращаясь к своим ближайшим сподвижникам, терпеливо пережидавшим эту случайную сцену: 'Вот, наш земляк... Трудился тут, воду искал, а потом уехал в Москву и сделался ученым'.
Будто они и не знали.
Знали как миленькие, только не было им до всего этого никакого дела.
'Ну, айда, - глянув на часы и снова поднимаясь, без перехода сказал мне Пророков, пока я собирался с духом. - Посидишь на совещании'.
Словно я летел сюда затем, чтобы посидеть на каком-то совещании.
На каком - он и не подумал сказать мне.
Молча пошел из кабинета.
Знай поспевай за ним.
И в самом деле, зачем говорить пустые слова? Ведь я мог разузнать про это совещание у кого угодно. А он, Пророков, принял меня, уделил две-три минуты и пригласил на совещание. Разве этого недостаточно?
Другой бы мог поступить еще жестче.
Совсем не принять.
Ведь секретарь обкома по горло занят!
А Пророков принял.
Он рассуждал, вероятно, с неотразимой логикой: уж коли этот московский социолог напрашивается на аудиенцию, высиживает в приемной, а потом ничего не говорит ему, Пророкову, кроме привычного приветствия, то легко предположить, что этого самого социолога вполне устраивает чисто оптическое общение.
За тысячи верст он прилетел с единственной целью - поглядеть на него, Пророкова.
Воочию увидеть живой портрет современника.
Фигура была колоритная, что и говорить!
'Строитель социализма и коммунизма', - говорил о себе Пророков в очень узком кругу, в который не раз попадал и я - возможно, как творческий работник с командировочным удостоверением, которому суждено стать биографом не только Бээна, но и Пророкова.
Разумеется, это я за Пророкова так рассуждал, самому Пророкову рассуждать на подобную тему было некогда.
Между прочим, если уж вспоминать это свидание с Пророковым, не мешало бы восстановить его в памяти до конца. Тем более что время у меня сейчас было, самолет еще не зашел на посадку.
В моем сознании выплыла без всякого усилия, как тут и была, одна психологическая, я бы сказал, деталь.
Пока я топтался у тамбура его кабинета, пережидая, когда вслед за Пророковым выйдут секретари, никто из которых и не подумал уступить дорогу заезжему социологу, мне вдруг стал мешать мой элегантный компактный атташе-кейс. Секретари по очереди выходили вслед за Пророковым, - казалось, они были запрограммированы на свои порядковые номера и сверх заложенной в эти номера программы знать никого и ничего не хотели, - а я глупо перекидывал с руки на руку свою заморскую ношу, которая диковинным образом на глазах превратилась в чемодан.
После той реплики Пророкова.
Я чувствовал себя с этим проклятым багажом как на вокзале.
Только тут, возле кабинетного тамбура, я наконец понял, к чему относился изучающий взгляд милиционера внизу, у входа в здание.
Видимо, в то мгновение милиционер боролся с самим собой: его так и подмывало заглянуть на всякий случай, а что там в моем атташе-чемодане, но удерживал внушающий доверие мандат - командировочное удостоверение специального корреспондента известной газеты.
Выходит, мандат сам по себе вызывал доверие, а владелец мандата и чудного портфеля, баула не баула - никак пет, не вызывал.
Ничего не поделаешь.
У каждого своя инструкция.
Свое отношение к людям.
Пророков был выше, конечно, инструкций.
Во всяком случае, многих.
Порой мне казалось, по большому счету его не интересовали ни я сам, ни мой чемоданчик.
Однако, вспомнив теперь про этот пустяковый случай с моим атташе-кейсом, я и вовсе уклонился.
Ведь о чем-то другом хотел вспомнить.
О чем же именно?..
Ход мысли все время был вроде как неподвластен мне - первый признак, что я нахожусь в каком-то странном состоянии.
Робею.
Или все же боюсь?
С минуты на минуту приземлится самолет, и Пророков первым выйдет через ближнюю к пилотской кабине дверь.
Наверху, как и всегда издали, он снова покажется мне огромным.
Как посланец каких-то грозных богов.
Но ведь я цивилизованный современный человек и уже видывал всякое, какого лешего еще бояться?!
Увы, этот страх, наверно, сидел у меня в генах.
И все же сейчас опасаться Пророкова нечего.
Не тот случай.
Он ведь сам пригласил меня встретить его!
Даже человека послал - сопровождающего.
И с машиной.
Кстати, до сегодняшнего дня я и понятия не имел о существовании моего сопровождающего. Он работал в обкоме партии - там, у Пророкова. А тут, в столице, повышал свой профессиональный уровень. И по заданию Пророкова он позвонил мне и сказал: 'Константин Александрович желает с вами встретиться. Ему доложили про ваше выступление на Сибирском совещании. Он просил приехать в аэропорт и захватить с собой текст'.
Коротко и ясно.
Конечно, я решил поехать.
Нот, я и не думал тогда спрашивать его ни о чем.
Ни в Москве, ни там, далеко от Москвы, на родине.
Да, но зачем тогда я встречался с ним?
Ну, здесь, в Москве, - это по его просьбе.
А вот с какой такой целью ходил я к нему в обком, приезжая на родину в творческие командировки?
Допустим, когда меня волновала судьба Иртыша, который отравляется сточными водами ЛПК, хозяйства Бээна, или когда я хотел унять трудовой порыв лесорубов, которые тихой сапой вырубали кедровые рощи вдоль таежных речек, - тут, нет спора, была нужна помощь обкома партии. И Пророков каждый раз откликался. Говорил, что это бардак. Что он урезонит металлургов. А иногда тут же снимал телефонную
