Я машинально взглянул вверх, как будто мог что-то разглядеть.
— Кто?
— Похоже на боевой корабль 'немых'. Но будь я проклята, если понимаю, что происходит.
— Почему?
— Он на встречном курсе, но летит с околосветовой скоростью. Они не смогут остановиться!
24
Для меня секс — дело второстепенное. В любом
случае, я предпочитаю ему удовольствие поймать
противника в перекрестье прицела.
— Мне нужно еще несколько минут. Сколько у нас времени?
— Примерно полчаса, но все равно ты не успеешь вернуться. Да и какая разница. Единственное, что мы можем сделать, это помахать ручкой, когда он будет пролетать мимо. Чтобы повернуть и возвратиться к нам, ему понадобится несколько дней.
— Хорошо. — В тот момент меня больше интересовал карниз. — Наблюдай за ним.
Запасных ботинок у меня не было, а солнце сильно нагрело скалу, поэтому я натянул пару носков и вышел к куполу.
Под действием сил природы он потерял первоначальный цвет, местами выцвел, местами покрылся пятнами. Камнепады оставили на нем вмятины, а подвижки почвы скосили на одну сторону.
Могила Кристофера Сима.
Не очень-то элегантный конец на этом гранитном обломке, под белой звездой корабля, благополучно пронесшего его через столько опасностей.
Дверь была сконструирована таким образом, что при необходимости могла служить воздушным шлюзом. Она оказалась закрытой, но не герметично, поэтому мне удалось поднять щеколду и отворить ее. Солнечный свет струился внутрь сквозь четыре окна и фонарь в потолке, освещая жилые помещения, удивительно комфортабельные по контрасту с внешним видом купола. Два мягких кресла с корабля, прикрепленные к полу, несколько столов, компьютер, торшер. В крышку одного столика вделана шахматная доска. Однако, фигур нигде не видно.
Интересно, прилетел ли сюда Тариен, проделав долгий путь от Эбоная? Произошло ли между братьями последнее объяснение, возможно, в этой самой комнате? Умолял ли Тариен брата продолжить борьбу?
Они не могли позволить Симу остаться в стороне от битвы. Перед боем у Ригеля Тариен, наверное, почувствовал, что у него нет другого выхода, кроме как схватить брата и под каким-нибудь надуманным предлогом распустить экипаж. Или же разъяренный Кристофер Сим сам сделал это перед встречей с Тариеном. Потом заговорщики выдумали легенду о Семерке, имитировали гибель 'Корсариуса', а после окончания боя, привезли Кристофера сюда вместе с его кораблем.
Сколько же лет это крохотное пространство служило ему домом?
'Он бы понял, — думал я. — А если бы каким-то образом смог узнать, что и Окраина, и Токсикон, и даже Земля, все-таки выступили, он бы, возможно, утешился'.
Ячейки памяти компьютера оказались пустыми. Я ожидал найти последнее послание, возможно, к жене, или к народу, который он защищал. Почувствовав, что стены начали надвигаться на меня, я выбежал наружу, на карниз, определявший когда-то границы существования Кристофера Сима.
Мне стало холодно. Я обошел его по периметру и вернулся обратно вдоль края пропасти, пытаясь вообразить себя покинутым в одиночестве на этой планете, в тысяче световых лет от живого существа, с которым мог бы перекинуться хоть словом. Наверное, океан показался бы мне привлекательным выходом из положения.
Над моей головой пролетел 'Корсариус'. Кристофер мог видеть, как корабль перемещается среди звезд, и через каждые несколько часов проносится по небосводу подобно заблудившейся луне.
И тут я заметил надпись, одну единственную строчку. Слова были глубоко высечены в песчанике, угловатые буквы, ярость которых казалась очевидной, хотя язык был мне непонятен.
[ надпись на греческом — пропущена ]
— Чейз?
— Я смотрю.
— Можем найти перевод?
— Пытаюсь. Не вполне понимаю, как ввести изображение в компьютер. Подожди минуту.
Греческий. Сим до конца остался приверженцем классицизма.
Сердце мое стучало, как молот, я думал, какими были его последние дни или... Или годы? Как долго смог Сим выдержать одиночество на карнизе, под огоньком раз за разом проносящегося над ним корабля, единственного звена, связывающего его с домом?
Когда 'Тенандром' принес потрясающее известие на Аквариум и Окраину, решение сохранить все в тайне возникло, наверное, чисто рефлекторно. Я представил поспешные совещания высокопоставленных чиновников, уже озабоченных проблемой распада Конфедерации. Почему бы и нет? Что хорошего могло дать подобное разоблачение? И экипаж 'Тенандрома', потрясенный увиденным, с готовностью согласился.
— Алекс, компьютер считает, что это классический древнегреческий.
— Хорошо. Что еще?
— Он говорит, что в его памяти только несколько языков, и все они современные.
— Последнее слово похоже на 'Демосфен', — сказал я.
— Оратор?
— Не знаю, может быть. Но зачем ему понадобилось тратить столько усилий на то, чтобы вырезать на стене имя мертвого грека? При подобных обстоятельствах...
— Бессмысленная затея, — заметила Чейз. — У него в куполе стоял компьютер. Почему он не использовал его? Он мог написать все, что хотел, зачем же прилагать столько усилий и резать скалу?
— Средство сообщения — уже сообщение, как сказал когда-то один человек. Возможно, электронная поверхность не могла соответствующим образом передать его чувства.
— Я связалась с компьютером 'Корсариуса'. В нем имеется только два упоминания о Демосфене. Один — древний грек, другой — современный борец.
— Что о нем сказано? О греке, конечно.
— '384-322 до н.э. По старому стилю. Величайший из эллинских ораторов. По преданию родился с дефектом речи, который преодолел, набивая рот галькой и перекрикивая шум моря. Его речи убедили жителей Афин начать войну с Македонией. Наиболее известны три хвалебные речи и три речи на Олимпийских играх. Все датируются около 350 г. до н.э., плюс-минус несколько лет. Вопреки усилиям Демосфена, македонцы победили, и его отправили в ссылку. Позднее, он покончил с собой'.
— Тут есть связь, — сказал я.
— Да. Тариен тоже был оратором. Может, это о нем.
— Не удивлюсь.
Вдруг я заметил еще одну надпись на скале, но другими буквами: 'Хью Скотт, 3131'. Они были вырезаны лазером.
— Всеобщее время, — заметила Чейз. — По времени Окраины это 1410 или 1411 год. — Она вздохнула. — В конце концов, Сим, возможно, простил брата. Может, даже понял, что тот был прав.
— Учитывая обстоятельства, ему пришлось бы простить очень многое.
Ноги у меня болели. Носки не слишком хорошая защита, поэтому мне приходилось двигаться, чтобы
