не следует. Разве это не ясно?
И он снова вспомнил Ильина.
Надо, чтобы получилось с зеленым препаратом!
Вильгельм фон Ботцки вышел на территорию заповедника. Это был небольшой благоустроенный поселок на семь или восемь семейств, расположившийся на большой высоте над уровнем моря в зоне лесов и субальпийской растительности. Добротное здание, выстроенное в виде буквы «П», с удобством объединяло на своих полутора этажах служебные помещения, кабинеты и библиотеку. Средняя часть дома с надстроенным вторым этажом являлась в то же время квартирой директора заповедника. Окна гостиной выходили во внутреннюю сторону буквы «П», из них хорошо были видны оба крыла дома и чудесный пейзаж близких и дальних лесистых гор, на многие десятки километров уходящих к глубокой долине большой европейской реки.
Между крыльями дома, чуть выдаваясь вперед, стоял одноэтажный особняк. Это была лаборатория, гордость Фихтера. Когда-то профессор проводил в особняке долгие часы, занимаясь биохимическими исследованиями. В последние годы лаборатория, по существу, пустовала. Два химика-биолога ушли на фронт. Сам Фихтер был слишком загружен директорскими обязанностями; он с трудом преодолевал трудности военного времени, когда штат стал вдвое меньше, а работы в заповеднике вдвое больше. Где уж там заниматься химическими исследованиями! Лабораторные окна не светились по ночам; Лиззи раз в месяц заходила в особняк, чтобы смахнуть со столов пыль да вытереть пол. Кроме нее, там никто не бывал.
По сторонам служебного здания стояли четыре жилых коттеджа.
Вильгельм фон Ботцки одним взглядом охватил мирный пейзаж заповедника и уверенно направился к служебному помещению.
Его встретил, сам Фихтер.
Он долго смотрел на улыбающегося, полного господина, обратил внимание, как оп вежливо снял шляпу, как дрогнул его круглый подбородок и поплыли в сторону толстые складки на щеках, как протянулись к нему, к Фихтеру, руки, и только тогда узнал старого товарища.
— Вилли, разве это ты? — сказал он, досадуя на непрошеные слезы и на дрожь в пальцах рук, которые уже сжимал его гость.
— Ганс, как я рад!.. — пробормотал искренне взволнованный фон Ботцки. Он хлопал легонько по тощей спине Фихтера и прижимался щекой к его острому плечу.
— Ну подожди, дай я посмотрю на тебя, — говорил Фихтер, вытирая глаза. Потом, отойдя на два шага, стал снова удивленно осматривать гостя. — На чем ты добрался?
— Пешком. Вспомнил наши прогулки, взял палку и…
— Пойдем же, пойдем, я усажу тебя, накормлю и с удовольствием буду слушать, что привело тебя в нашу глушь. Лиззи! Милая Лиззи, где вы там?
— О, ты зовешь фрау Фихтер?
— Нет, друг мой, только служанку. Всего только служанку. Фрау Фихтер давно уже в лучшем из миров.
Пока фон Ботцки молчал, отдавая дань памяти покойной Фихтер, добрая Лиззи металась по соседним комнатам, схватив за руку Машу, и никак не могла придумать, куда бы скрыть девушку подальше от глаз постороннего. Бог его знает, кто он такой. Наконец она бросилась в спасительную кухню, оттуда проникла к черному ходу. Отомкнув чулан, Лиззи запрятала туда девушку и строго наказала сидеть тихо, пока она сама не откроет дверь. Маша покорно кивнула головой, услышала, как щелкнул замок, поморгала глазами в темноте и свернулась калачиком на старой лавке. Страха она не испытывала: рядом с Лиззи она чувствовала себя спокойно.
Лиззи вошла в комнату, когда Фихтер и фон Ботцки уже сидели друг против друга, хлопали один другого по коленкам и говорили наперебой, через каждые десять слов по-молодому выкрикивая: «А помнишь?», «А это помнишь?..»
Лиззи отметила про себя, что гость, должно быть, живет неплохо, коли весь лоснится от жира. Она быстро принесла закуску и, так как была тактичной женщиной, вышла, оставив мужчин одних предаваться воспоминаниям.
Когда первые расспросы кончились и старые друзья немного успокоились, Фихтер проговорил:
— Я встречал твое имя в газетах. Ходишь в больших чиновниках?
Фон Ботцки досадливо махнул рукой:
— Это как напасть. Заставили служить, осыпали почестями. Вот уже несколько лет мне действительно приходится тянуть лямку. Но я остался верен только одному кумиру — науке, нашей славной и вечной науке.
Фихтер промолчал. Не особенно верил. Тогда фон Ботцки сказал:
— Милый Ганс, я всегда завидовал твоей способности находить себе место по душе. Хорошо тебе, уединился вот здесь и избавился… А я остался рядом с нацистами. Надо же было как-то жить. Хочешь не хочешь — пришлось идти на уступки и чем-то пожертвовать. Я думаю, ты поймешь меня, друг, и не очень строго осудишь.
— Но твое продвижение…
— Воля случая.
Фихтер задумчиво почесал голый подбородок:
— Ну, а теперь?
— Все то же. Видно, придется до конца оставаться с ними.
— До конца?
— Ты же не ребенок, Ганс. Все понимают, что конец скоро.
— Хорошо, хоть вспомнил обо мне.
— Честно тебе признаюсь, с корыстью, друг мой. У меня к тебе дело…
Фихтер озабоченно посмотрел на фон Ботцки:
— Говори.
— Надо спасти мою личную лабораторию. Что бы ни случилось, я не могу подвергать опасности разрушения такую ценность. Созданная годами труда… Ты понимаешь меня?
— На это я согласен. Но чтобы твои соратники…
— Ни один! Просто привезу к тебе ценные приборы, реактивы. Кончится весь этот ад, останемся мы живы, и я приеду пожать тебе руку, Ганс, и отдамся любимому делу.
— Не забывай, что и здесь не так уж безопасно.
— Ты получишь охранный документ. Никто не рискнет даже близко подойти к твоей лаборатории.
Фихтер наклонил голову и улыбнулся. Он подумал о беглянке. Не так уж плохо заполучить подобный документ. Им всем будет спокойней.
— А сам ты? — спросил Фихтер.
— Останусь на службе. А после войны я снова займусь своей темой, Ганс. Мечтаю о спокойной работе в лаборатории где-нибудь в тихом, уютном городке. Какое счастье!..
— Чем ты хочешь заниматься?
— Исследование хлорофилла. Майер, Тимирязев…
Фихтер расчувствовался. В такое время Вилли не забывает о мирной физиологии! Он положил руку на колено друга:
— Мой дом и моя лаборатория всегда открыты для тебя, Вилли. Благородная цель науки — мое божество. Кончится твоя страшная служба, пощадит судьба — приезжай и трудись.
— Спасибо, старый товарищ.
Когда Вильгельм фон Ботцки, сославшись на занятость, расцеловался с Фихтером и ушел по дороге в Рейнбург, Лиззи спросила:
— Кто это был у вас, Фихтер, если не секрет?
— Мой старый товарищ, Вилли.
— Я так испугалась за Марию!
— О, она теперь в безопасности. Мой друг обещал прислать документ, по которому нас не могут даже обыскать. Табу для нацистов.
— Он высокий чин?
