рисованную». И продолжает: «Не переменился ничего, сию минуту таскает и бесится с Николенькою Шан- Гирей».

А дальше рассказывает, что Лермонтов был на свадьбе «Кати Сушковой», которая вышла замуж за молодого дипломата Хвостова, родственника Елизаветы Алексеевны Арсеньевой. Молодые скоро уедут в Америку, Хвостов назначен поверенным в делах, 40 или 50 тысяч жалования. И учен. Только некрасив очень. Хвостов любит Катю шесть лет. А наш Миша говорит: «Нет, десять лет». (Миша лучше знает! — И. А.) Потом описана свадьба: Миша был шафером у жениха, а у невесты посаженым отцом — известный журналист и писатель Сенковский. В письме старухи Верещагиной много чудесных подробностей, язык живой, богатый, свободный, пишет — как разговаривает в жизни. И такая получается увлекательная беседа, что, кажется, голос слышишь.

Все эти реликвии: письмо, картина, рисунки, поэма, стихи — все становится теперь собственностью Советского государства, достоянием советской пауки!

Сверх того профессор Винклер передает в дар эскиз Репина к картине «Не ждали» и морской пейзаж Айвазовского.

СЮРПРИЗ

Когда все это было рассмотрено по второму и третьему разу и обговорено всесторонне и лермонтовские реликвии временно перешли со стола на дальний диван, профессор Винклер принес три небольших альбома и, положив их передо мною, сказал:

— Иха-а-акли Люахзабович, милий-милий, это — сюрхьприз! Это — не мои альбомы. Их владелец просил меня экспортировать — здесь есть манускрипты Пушкина? Или нет манускриптов Пушкина?

Русские старенькие альбомчики 30-х годов прошлого века… В каждом — закладки. «Черная шаль» Пушкина. Но рука — не его. И текст — как в полных собраниях, — никаких отличий от известного нет.

— К сожалению, — говорю я, — это не пушкинский почерк.

— О, владелец будет очень расстроен! А это?

— Тоже не пушкинский.

— Это нет тоже? Хозяин будет огорчен! И это?

— Этот текст тоже вписан сюда не Пушкиным…

— Ну, он будет просто обижен!..

Профессор Винклер готовится альбомы убрать.

— А нельзя ли мне, — говорю, — внимательно рассмотреть их?

— Да, да. Конечно. Надо смотреть альбомы!

Переворачиваю страницу — стихи в духе Батюшкова. Еще одну — картинка… Стихотворный комплимент по-французски… Перевернул еще два листка…

Лермонтова рука!!!

Перевернул…

Лермонтова рука!!!

Перевернул:

Лермонтова почерк!!!

Перевернул -

Лермонтова рисунок!!!

Я замер — от восторга, от неожиданности!.. Нет, как хотите, но, чтобы обнаруживать такие неожиданные находки, нужно чугунное здоровье! Я ослабел просто!

А тут еще новость: найти — нашел, а что нашел — не пойму!

Написано рукой Лермонтова:

НА СМЕРТЬ ПУШКИНА А дальше что? Стояля в шистом поле Как ударил из пистолетрум Не слишал как гром загремил. Всю маладсов офисерум Упаля на колен, палакал слозом, Не боле по нем, кроме по нея. Ашилъ

Ничего не понимаю! Рука Лермонтова?

Лермонтова.

Сомнения есть?

Нету. А что сказано тут?

Непонятно. И при этом… «На смерть Пушкина»?! А профессор Винклер, рассматривая альбом вместе со мною, переводит взгляд на меня:

— Это манускрипт чей?

— Лермонтова.

— Но что тут написано? Я не вполне понял!

— Сейчас вам скажу…

Напрягаю мозги… Не берут! И, как нарочно: заехал за Рейн! Справку не наведешь!

Думать некогда!

Посоветоваться не с кем!..

Напряг череп до крайней возможности… — сообразил!

Когда Лермонтов за стихи на смерть Пушкина был сослан из Петербурга в кавказскую армию, он задержался в Москве и прожил в ней почти две недели; Лопухиных он видел, разумеется, ежедневно. Может быть, даже остановился у них. А у Лопухиных был слуга-негр: Ахилл или Ашиль — по- французски.

Этот самый Ашиль слышал разговоры о гибели Пушкина и о том, что Лермонтов пострадал за стихи. И решил сочинить свои. Но, не умея писать, продиктовал их Михаилу Юрьевичу.

Это стихи негритянские! Еще один отклик на гибель величайшего из поэтов. Очевидно, это Пушкин «стояля в шистом поле»? И «не слишал как гром загремел», когда «ударил из пистолетрум» Дантес. Может быть, Лермонтов рассказывал, как встретили известие о гибели Пушкина офицеры — сослуживцы по гусарскому полку. Тогда можно понять слова про «маладсов офицерум», которые «палакал слозом» о Пушкине и «упаля на колен» (может быть, заказали панихиду?). Что хотел сказать негр Ашиль, в точности установить теперь трудно. Но что стихи выражают сочувствие Пушкину — это, кажется мне, несомненно. Вот так и попало стихотворение московского негра (точнее, гвинейца) в альбом, заполнявшийся в начале трагического — 1837 года.

Другая находка еще того лучше: «Баллада». Почерком Лермонтова:

До рассвета поднявшись, перо очинил Знаменитый Югельский барон, И кусал он, и рвал, и писал, и строчил Письмецо к своей Сашеньке он.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату