Эльвира

Балл Георгий Эльвира

Июль. Слепой от солнца. Валера Котин знает только: прямо, вперед и дальше.

В детстве играл в куклы с Зиной и Шурой, девочки жили в одном с ним доме.

Куклу назвали красиво — Эльвира.

Шил платья чаще всего Валера. Шура и Зина ему помогали.

— Она хрустальная, — говорил Валера. — С ней надо осторожней.

Эльвира и вправду была хрустальной вазой. Очень дорогого звучания. Она стояла на старинном комоде красного дерева.

Валера сказал родителям, что ваза разбилась. Осколки выбросил. Искренне плакал, просил прощения, дрожал. Ложь наращивала судорогу. Родители испугались.

А игра сразу получилась опасной и привлекательной — тряпичная голова, руки, ноги, а внутри хрупко.

Туман обмана окружил куклу. Зина рисовала для куклы дворцы со взрослым словом — палаццо. И сады. Много цветов, заросли роз.

А Валера рисовал четкие квадраты и ромбы. Красные и синие.

Мнимая тряпичность, цветастые платья, а внутри — краденная вещь, грех. Тайна утоньшала игру, делала их соучастниками недозволенного. Этим они себя разгорячали. Пьянили.

Валера показывал девочкам пипиську. Они трогали ее. И кукле давали потрогать.

Зина рано стала колоться. Она поехала сначала в Польшу. Оттуда Валере пришло письмо. Без обращения. «Пропадаю. Будь счастлив. Зина».

Потом из Германии, и вовсе одно слово: «Пропала».

А Шура, не кончив школы, вышла замуж. Родила двоих детей.

Вроде жизнь складывалась нормально. Но муж, способный инженер-электрик, сгорел от рака. Очень рано.

Вместе с детьми Шура ходила к нему на кладбище. Наскребла денег, поставила хороший памятник. Пригласила Валеру. Когда священник освящал памятник, Валера повторял про себя: «Господи, прости мя грешного». Слова пришли сами собой, откуда-то из далекой памяти.

Шура на него не глядела, только сыпала слова торопливыми осколками:

— У меня двое детей. Не знаю, в чем виновата. Ты теперь не надейся. Слышишь?

— Я не надеюсь.

Больше они с Шурой никогда не встречались.

Валера Костин успешно кончил институт, работал программистом. В работе чрезвычайно исполнительный. Друзей не было. Пиджак, галстук. Незаметный, почти невидимый.

Родители, как могли, оберегали его от хозяйства. Мать пекла пирожки с капустой, вареньем, творогом. Сама из-под Иркутска, лепила по-сибирски пельмени, жарила шанежки с картошкой. Горячие, розовые. Если уезжали, то оставляли записку: «Внизу в холодильнике суп, на второй полке мясо. Вверху сыр и колбаса, в морозильнике масло. А шоколад — где всегда».

Валера приходил с работы, съедал, что было оставлено, и потом, по заведенной традиции съедал, отламывал несколько плиток шоколада. Его единственная слабость. Всегда и на работу брал шоколад. Ел сам, никому не предлагал.

Дома Валера играл на компьютере до глубокой ночи. Одновременно врубал телевизор или видео.

Это случилось в его отпуск. Слепой от солнца. Чтобы солнце не мешало, Валера задернул шторы. На этот раз включил только компьютер, начал игру. Незаметно игра втянула его внутрь.

Он оказался на плоской поверхности — квадраты и ромбы, красные и синие. Он шел. «Где центр? — думал Валера. — Где-то должен быть центр». Вспомнил Зину и Шуру. Подумал: «Тогда центр был совсем рядом».

Где центр?

Его испугала мысль, что он может состариться, пока найдет центр.

Где центр?

Квадраты и ромбы. Красные и синие. Шагал и шагал.

Вдруг запах гниющих водорослей. Легкий шум. Дыхание. Его или кого-то другого? Под ногами заскрипели камни.

Это не мое дыхание, догадался Валера. Это прибой.

Все в нем сжалось от предчувствия. Пустынный берег моря, но у самой кромки воды — женщина в легком летнем платье, лицо закрывала соломенная шляпа. Она оглянулась. Валера услышал:

— Ничего не говори.

Женщина кинула шляпу на камни, сбросила одежду.

Июль. Слепой от солнца.

Валера узнал ее не глазами, а всей своей одинокостью.

— Эльвира! Ты прекрасней, чем жизнь.

Она засмеялась:

— Я же сказала, не надо ничего говорить. Поплыли?

Он увидел, что Эльвира уже далеко. Тогда, не раздеваясь, кинулся в море. Плыл брассом, зарываясь головой в волны. И чувствовал соль на губах.

Задыхаясь, наконец нагнал Эльвиру. Ее тело было прозрачном в белом легком тумане.

— Хочешь шоколаду? — спросил Валера, сунул руку в карман. В руке был только мокрый липкий комок.

Эльвира засмеялась. И тогда и он засмеялся. Открыто, как никогда в жизни. Засмеялся в той единственной точке, где скопилась его энергия счастья.

— Плывем дальше? — выдохнул Валера.

— Чтобы не было берега, — крикнула Эльвира.

— Play, — ответил Валера.

Мать первая увидела, что на столе еда совсем не тронута. Она открыла холодильник, чтобы убедиться.

— Смотри, — сказал отец. — Ваза нашлась. Помнишь?

На комоде стояла хрустальная ваза с розами.

Вдруг мать упала на пол. Она билась головой.

— Что с тобой?

Слезы катились по ее лицу. Отец испуганно схватил ее голову.

Она бормотала сквозь сухой жар слез:

— Две… две…

— Что? Что ты говоришь?

— Две… две…

— Что две?

Отец посмотрел. В хрустальной вазе стояли две розы. Он еще не понимал. Открыл шторы. Выключил компьютер.

Мать и отец неподвижно стояли около комода. Они глядели. Перед их слепыми глазами: две красные розы.