и 19-я отдельные танковые бригады, 15 отдельных танковых и 6 самоходно-артиллерийских полков. В общей сложности фронт располагал 1 678 танками и 103 САУ.
В составе Воронежского фронта на эту дату имелась 1-я танковая армия, 2-й и 5-й гвардейские танковые корпуса, 6 отдельных танковых бригад, 8 отдельных танковых и 3 самоходно-артиллерийских полка – всего 1 841 танк и 49 САУ.
За войсками Центрального и Воронежского фронтов восточнее реки Кшень располагались крупные резервы Ставки, объединённые в Степной фронт. К 1 июля 1943 года Степной фронт имел 5-ю гвардейскую танковую армию, 4-й гвардейский и 10-й танковые корпуса, 1-й механизированный корпус. Всего во фронте насчитывалось 1 380 танков и самоходных установок.
При этом «рабочей лошадкой» советских танковых войск в 1943 году стали танки Т-34. В танковом парке двух фронтов в июле 1943 года «тридцатьчетвёрки» составляли уже 62% и вынесли на себе основную тяжесть жесточайших танковых сражений на Курской дуге.
5 июля 1943 года началось наступление немецких войск на Курской дуге – операция «Цитадель». В полосе Центрального фронта главный удар был нанесён по войскам 13-й армии. Уже в первый день сражения противник бросил в бой до 500 танков, включая около 30 «Тигров» 505-го тяжёлого танкового батальона. Однако ощутимых результатов противнику достичь не удалось. Ценой больших потерь к исходу дня немцы смогли вклиниться в нашу оборону на направлении главного удара на глубину 6– 8 км. Чтобы остановить дальнейшее продвижение противника, 6 июля части 2-й танковой армии (367 Т-34 и 240 Т- 60/Т-70) и 19-го танкового корпуса нанесли контрудар, в результате которого противник понёс большие потери в живой силе и технике. За четыре дня кровопролитных боёв противнику удалось продвинуться всего на 12 км. Уже 9 июля измотанная и обескровленная группировка немецких войск была вынуждена перейти к обороне.
Оборонительные бои на южном фасе Курской дуги отличались ещё большим ожесточением. Главный удар немецкие войска наносили в полосе обороны 6-й гвардейской армии, вдоль шоссе Белгород – Обоянь. Наступавший здесь 48-й немецкий танковый корпус к исходу 5 июля сумел вклиниться в её оборону. В ночь на 6 июля советским командованием было принято решение об усилении 6-й гвардейской армии двумя корпусами 1-й танковой армии (420 Т-34 и 203 Т-60/Т-70) генерала Катукова – 6-м танковым и 3-м механизированным. В приказе, подписанном командующим Воронежским фронтом генералом Н. Ф. Ватутиным, в частности, говорилось:
Честно говоря, есть ощущение, что сам командующий фронтом отдавал этот приказ без всякого напряжения, во всяком случае умственного. Совершенно непонятно, как можно одновременно прочно занимать оборону, окапывая и маскируя танки, и готовиться к переходу в контрнаступление. Причём окапываться нужно было ночью с тем, чтобы перейти в наступление утром. Бред какой-то!
Озадачен и обеспокоен этим решением командующего фронтом был и командарм 1-й танковой М. Е. Катуков, который по этому поводу вспоминал: «Нашей армии ставилась задача – 6 июля нанести контрудар в общем направлении на Томаровку. Этот пункт приказа очень волновал нас. И не потому что пугали большие по масштабам наступательные действия.
К этому времени в 1-й танковой сложилось общее мнение, что наносить танковым бригадам и корпусам контрудар при сложившейся обстановке просто нецелесообразно.
Ну, хорошо, мы двинемся на немцев… Но что из этого получится? Ведь их танковые силы не только превосходят наши численно, но и по вооружению обладают значительным преимуществом! Этого никак не сбросишь со счёта. Вражеские «тигры» могут бить из своих 88-мм орудий по нашим машинам на расстоянии до 2 километров, находясь в зоне недосягаемости огня 76,2-мм пушек наших «тридцатьчетвёрок». Словом, гитлеровцы в силах и с дальних рубежей вести с нами успешный огневой бой.
Так следует ли давать им в руки такой сильный козырь? Не лучше ли в этих условиях повременить с контрударом, делать по-прежнему ставку на нашу тщательно подготовленную глубоко эшелонированную оборону?
Эти соображения мы доложили командующему фронтом. Ждали ответа, но не получили его и к исходу ночи. А между тем срок выполнения пункта приказа о контрударе наступил, и нам ничего не оставалось, как выдвинуть танки.
Скрепя сердце я отдал приказ о нанесении контрудара. И степь, минуту назад казавшаяся безлюдной, пустынной, наполнилась гулом сотен моторов. Из-за укрытий выползли «тридцатьчетвёрки» и, на ходу перестраиваясь в боевой порядок, ринулись на врага. За танками двинулись цепи пехоты.
Уже первые донесения с поля боя под Яковлево показывали, что мы делаем совсем не то, что надо. Как и следовало ожидать, бригады несли серьёзные потери. С болью в сердце я видел с НП, как пылают и коптят «тридцатьчетвёрки».
Нужно было во что бы то ни стало добиться отмены контрудара. Я поспешил на КП, надеясь срочно связаться с генералом Ватутиным и ещё раз доложить ему свои соображения. Но едва переступил порог избы, как начальник связи каким-то особенно значительным тоном доложил:
– Из Ставки… Товарищ Сталин.
Не без волнения взял я трубку.
– Здравствуйте, Катуков! – раздался хорошо знакомый голос. – Доложите обстановку!
Я рассказал Главнокомандующему о том, что видел на поле боя собственными глазами.
– По-моему, – сказал я, – мы поторопились с контрударом. Враг располагает большими неизрасходованными резервами, в том числе танковыми.
– Что вы предлагаете?
– Пока целесообразно использовать танки для ведения огня с места, зарыв их в землю или поставив в засады. Тогда мы могли бы подпустить машины врага на расстояние триста – четыреста метров и уничтожать их прицельным огнём.
Сталин некоторое время молчал.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Вы наносить контрудар не будете. Об этом вам позвонит
