Звоню в страховку. Приезжает ремонтник, такой себе англичанин—англичанин — сразу видно, что только с родного острова — весь в розовых пятнах: под наше солнышко подставился. Смотрит он на плиту и говорит «Переключатели перегорели. Это наверняка тараканы. Их морить надо». И дальше следует лекция о том, как опасны тараканы рядом с электроникой, как их легко морить — и так далее. А сам товарищ все это время панель разбирает. А я уже понимаю, в чем дело, и жду. Вещает он, что они там у нас вообще расплодились — раз два переключателя… И тут панель снимается и видим мы с двух сторон поджаренного австралийского летучего таракана длиной так сантиметров в 7. Англичанин сказал нечто вроде «хххх», а я тактично промолчамши.
Несколько месяцев назад наша телестудия показывала программу про Леона Термена — был такой инженер и музыкант, создатель терменвокса (первого электронного инструмента), а также товарищ, налаживавший Сталину систему прослушивания в Кремле. (В интервью — ему было 93 года — говорил, что никаких угрызений совести по этому поводу не испытывал — аппаратуру они сделали хорошую, но чудовищно дорогую. С помощью его жучков вожди могли подслушивать разве что друг друга. «А против этого, — говорит Термен, — я ничего не имел».) Так вот, а за кадром там все время звучит этот его терменвокс. Ощущение достаточно тяжелое — в Голливуде этот инструмент использовали, чтобы озвучивать всяких пришельцев из космоса и прочих маньяков. В четверг Термен вышел в эфир, а в пятницу утром звонит нам на центральный терминал какой—то тип и просит кого—то из тех, кто делал передачу. Дежурный, ничтоже сумняшеся, переключает его на меня — субтитры—то мои. И я получаю волну горячей благодарности. Тип рассыпается в мелкий порошок, благодаря меня лично и всю контору в целом за несравненное удовольствие, которое мы ему доставили. «Видите ли, у меня три мастифа. Как только начался фильм, они уселись перед телевизором — и так и просидели все полтора часа, не отводя глаз от экрана, покачиваясь в такт и даже пытаясь подвывать. Я не знаю, что они там слышали, но они были счастливы. Спасибо вам огромное». И повесил трубку. Все это называется «художник нашел свою аудиторию».
Леденящая душу история о законопослушном Антрекоте
Как—то раз наше налоговое бюро прислало мне счет. Смотрю я на него и горько рыдаю. Дело в том, что по причине переводческого моего заработка эти негодяйские личности систематически навешивают на меня
Прихожу. Предъявляю счет, достаю карточку.
Девочка за стойкой смотрит на меня
— Вы не сможете у нас это оплатить.
— Почему? Вот же карточка.
— У нас правило. Мы кредитные карточки не принимаем.
— Но это не кредитная карточка. Это дебитная карточка, на ней деньги лежат.
— Тогда мы тем более не можем ее взять.
— Почему?! — удивляюсь я.
— Потому, что если это ваши сбережения, то у вас там лимит. Вы не можете снять больше тысячи в день.
— То есть как это не могу? Это «виза». Нет у меня никакого лимита.
— Если это «виза», то мы не можем ее взять. Мы не принимаем кредит.
— Это дебитная «виза». У меня на ней деньги лежат. Много. И никакого лимита. Да вставьте вы ее в ваш аппарат — он вам то же самое скажет.
Засовывает. Я набираю код. Девочка жмет на какие—то кнопки, проверяет. Так и есть — нет лимита.
— Не может быть. — говорит девочка и зовет старшую.
Приходит старшая, выслушивает девочку, глядит на экран, говорит «Не может этого быть» — и идет звонить в банк.
Дозванивается. Я называю имя, фамилию и номер карточки и злобная банковская китаянка объясняет им, что да, то есть нет, нет никакого лимита.
Старшая уходит, продолжая недоуменно качать головой.
— Теперь, — говорю я, — я могу заплатить?
— Нет, конечно. — отвечает девочка.
— Но почему? — я взлетаю к потолку и некоторое время вишу там, бия крыльями.
— Потому что лимит.
— Какой лимит? Вам же ясным китайским языком сказали — нет у меня лимита!
— Не у вас. У нас. Мы не можем принимать к оплате наличными суммы более двух тысяч.
— Послушайте, это же не наличные. Это карточка. Видите, карточка. «Виза». Электронный перевод.
— Кредит мы не принимаем.
— Дебит.
— Это не имеет значения. У нас лимит. Мы принимаем только чеком или наличными. Ваша карточка — это определенно не чек. А наличными мы можем принять к оплате только две тысячи. А у вас больше.
Я дышу пламенем на кассовый аппарат и зову старшую.
Приходит старшая, без слов берет мою карточку, вставляет ее в карточкоедку и показывает мне, что третьего действительно не дано. Или оплата чеком — и тогда машина требует номер чека и всю прочую параферналию — или наличными — и тогда оно больше 2000 не принимает. Плюется. Из соображений безопасности.
Я смотрю на них троих вместе с аппаратом. И спрашиваю
— Простите, а почему вы мне этого сразу не сказали? Зачем вы меня полчаса здесь продержали? Зачем в банк звонили?
— Ну как же, — отвечает девочка, — должны же мы были выяснить, есть ли у вас на карточке лимит или нет.
Баллада о новом платье попугая
В Сиднее осень, и моя тетка Эмилия вяжет. Она смотрит «Обыкновенное чудо», которое знает наизусть, и старательно считает петли.
В доме ее приятельницы живет попугай. Он как бы член семьи. И он заболел странной попугайной болезнью — начал лысеть. То есть терять перья. И за полгода облез совершенно. Если существует суп из попугаев, этот готов полностью — на нем нет ни перышка. Просто здоровенный голый попугай. А отопления в сиднейских домах нет. Желающие покупают электрообогреватели — хитеры. Попугаю купили хитер, но он мерзнет все равно. Он мерзнет, у него портится характер, а воспаление легких для птиц — смертельная болезнь.
Теперь моя тетка вяжет ему свитер.
Это уже второй. Первый она связала зеленый, а зеленое носить попугаям, оказывается, западло, поэтому голый идиот сразу же раздергал зеленый свитер по ниточке. Единственное, что у него сохранилось от прежней жизни — огромный и крепкий клюв. Вот этим клювом за две минуты он и ликвидировал зеленый свитер.
Новый свитер — розовый.
— Понимаешь, — грустно говорит тетка. — я не могу точно вывязать проймы. Он не дал измерить проймы, когда я его обмеряла. Он не хотел поднять крылья ни за что. Я боюсь, что сделала слишком
