стали черными, как уголь, они светились Тьмой, приводя в ужас и страх все живое и неживое и в то же время завораживая, подчиняя. – Крови, Высшие!
Сорок бессмертных упали на колени и, безропотно выполняя приказ, полоснули себя по запястьям. Кисти Высших окрасились красным, тягучая кровь сперва мелкими каплями изукрасила сорок знаков, но стоило току набрать силу, а тонким струйкам дотянуться до камня, как сигил сам стал высасывать жизненные силы из своих жертв – нагло, беспардонно. Черный камень изукрасился алым, и чем дальше лилась кровь, тем чернее она становилась, словно впитывала в себя Тьму, наполнялась Тьмой. Красное на черном, дважды черном. Жизни сорока и еще двух, застывших в кровавом кругу, были отданы одному. Когда багряно-черная масса дотянулась до центра сигила, когда скопилась у ног К’йена, Клавдий занес Смерть и, вогнав искривленное лезвие в небьющееся сердце, смертью подарил новую жизнь.
К’йен упал в лужу чужой и собственной крови. Его жизнь и жизни сорока смешались в одну. Сталь, помнившая руку хозяина, вытянула из бездны дух, который немедля, без раздумий и жалости пожрал то тело, которое было ему преподнесено. К’йен был мертв, дважды мертв, но чужая воля заставила кричать даже мертвеца. Кровь, залившая сигил, вспыхнула, но огонь не обжигал – лишь щекотал своими язычками сорок искровавленных тел, не утративших подобия жизни, и одного мертвеца, над которым застыл Батури, смеющийся смехом безумца.
Огонь был красным, а сердце огня черным. Черная кровь, кровь Черного.
Ритуал подходил к концу.
Пламя утихло. Смех обезумевшего, окативший широкую залу, захлебнулся. Кровь, льющаяся из сорока вспоротых запястий, остановилась. А мертвец открыл глаза.
– Свершилось, – облизнув изувеченные огнем губы, улыбнулся Клавдий и протянул ожившему кинжал.
– Не знаю, почему бездна не пожрала меня – видимо, я оказался несъедобным даже для нее. Но я только рад, что произошло именно так, – рассуждал вампир, стоя на шпиле башни. Холодный ветер играл его волосами, бледная молодая луна ласкала его юношеское лицо, лицо К’йена, но уже не его. К’йен изменился, и это было заметно не только по мудрому, выражающему вековые опыт и знания, взгляду, но и по манерам, жестам, мимике, и даже чертам лица. Казалось, метаморфозы, произошедшие с юным вампиром, не должны были повлиять на его внешность, но она стала другой – более мужественной, зрелой. Теперь это был не К’йен, а Каэль, и лишь слепой не заметил бы этого. – Твоя настойчивость вернула мне жизнь, и я тебе за это благодарен.
Каэль, истосковавшийся по ветру и луне, свежему воздуху и свободе, заставил Батури забраться на самую высокую башню Зеркального Замка, и теперь они вдвоем сидели высоко над землей и смотрели на безликий ночной светоч, на необъятные леса, раскинувшиеся вокруг замка на множество лиг, на кипящую даже в мертвой стране жизнь, никогда не покидавшую лесные угодья. Каэль набрал полную грудь воздуха и шумно выдохнул.
– Свобода, – с наслаждением протянул он, оборачиваясь и глядя на Клавдия. – Благодарю.
– Не стоит благодарностей, – учтиво улыбнулся Батури.
– Многое изменилось после моего ухода, но теперь я вернулся, и все пойдет как раньше. Правда, для этого придется постараться.
– Наш род на грани вымирания… – Батури потупил взор, чувствуя свою вину. – Это произошло из-за меня, но…
– Ты все сделал правильно. – Легкое касание в чужие мысли дало Каэлю недостающие знания. Пройдет не так много времени, и он будет знать все, что ему нужно, и даже больше. – Чтобы получить сильную расу, надо избавиться от отребья. Некроманты, желая насолить нам и обессилить, только помогли. Мы лишились хвоста, который тянул вниз.
– Жестко сказано, – произнес Клавдий. – Эти слова не лишены смысла, хотя я бы предпочел иметь в запасе не только качество, но и количество.
– Голодное, обездоленное племя, разуверившееся в сильных собратьях, не сыграло бы нам на руку, только наоборот. Чтобы спасти тело от гангрены, надо отрубить зараженную часть. Это неизбежно, сколь бы ни была тяжела потеря. Низших в любом случае пришлось бы убить, правда, их смерти могли принести пользу расе, но и такая гибель не особо страшна.
– Они нарушили приказ. Сегодня мы нарушили его снова, – с горечью выговорил Клавдий. Сегодня Перворожденный позволил своим Детям вкусить людскую кровь. Пробудившимся после «долгой дороги» это было необходимо, но рисковать и радовать пищей сразу всех казалось непростительной ошибкой. Батури не хотел начинать этот разговор, но не начать его он не мог: – Каэль, зачем ты приказал Высшим разорить несколько деревень и угнать почти полсотни людей? Некроманты вышлют карателей.
– Мы отдадим виновников сами, – пожал плечами Каэль.
– Как? – Сперва Клавдий не понял, а позже и не поверил в услышанное. – Ты… ты понимаешь, что эти Высшие – последний оплот рода?
– Я не сказал, что мы выдадим всех. Достаточно четырех. Тех четырех, которые посмели тебе мешать. Предатели нам ни к чему. А так – и Высшие будут сыты, и некроманты довольны, и мы лишимся ненужного навоза. Я не боюсь пожертвовать негодными зернами и оставить только здоровые семена, из которых вырастут по-настоящему сильные древа. Мне нужна армия, которой я могу доверять, не опасаясь, что за моей спиной занесен осиновый кол.
– Ты прав, Каэль, ты, как всегда, прав… – поддержал Клавдий. Он и сам был бы не против убить обидчиков, но терять сильных магов, которых и без того осталось немного, не хотелось.
– Не сожалей о недостойных, – отрезал Каэль. – Ты доставишь прах виновных и этим в очередной раз докажешь некромантам свою лояльность, выиграешь время.
Батури задумался. Он опять оказывался виновником всех бед. Пока Каэль будет набирать себе союзников, Клавдий вновь выступит в роли Карателя, уничтожающего себе подобных.
– Я бы выдал «ослушников» сам, но моя оболочка, К’йен, сыграла в Голодной ночи не в пользу некромантов. В его словах могут усомниться, но не в твоих. – Каэль был опять прав, но Кладвию уже так опостылела слава братоубийцы…
– Их надо придать суду живыми, – выдавил из себя Батури.
– Это невозможно: Балор Дот не должен знать о моем возвращении…
– Каэль, – перебил своего прародителя Высший. – Он не узнает. Смертники поклянутся на печати Эльтона.
– Клеймо? – несколько удивился Каэль, и Клавдий невольно улыбнулся: застать Перворожденного врасплох было делом далеко не простым. – Утерянное Кольцо попало в руки старого барона… – догадался Каэль. – Твоей отец, Клавдий, был хорошим игроком.
– Но излишне похотливым, – помрачнел Батури. Он не любил вспоминать тот миг, когда он стал убийцей отца.
– Зато он вырастил достойную смену, – широко улыбнулся Каэль и дружески хлопнул своего избавителя по плечу. – Нас ждут великие дела, Брат! Наш час настал.
Каэль широко расставил руки и камнем рухнул с высокой башни.
– Не засиживайся! Грядет рассвет! – крикнул он вдогонку и обернулся в кожана.
Луна еще стояла на небе, но на востоке уже появилось розоватое марево, из которого быстро выросло солнце. Яркий свет ударил в лицо, обжигая и без того сожженную кожу. Клавдий прикрыл глаза рукой, несколько мгновений привыкая к рассветным лучам, после чего прыгнул вслед за Каэлем, наслаждаясь свободным полетом, свободой… и полетом.
Глава 14
Звездочет и ночная мгла
Не сказанным осталось лишь одно правило, но сокрыто оно от любопытствующих, ибо не познают они суть великой алхимии, пока не отдадут ей жизни. «Небом» это правило зовется. И не спроста. Лишь истинный мастер сможет связать свой труд с небом и получить его благословение.
Поэтому восьмое правило гласит:
Берясь за работу над Великим знанием, над Камнем философов, знай: мертвым ты должен быть… или бессмертным.
