– Чтобы пороть…
– А больно им порют?
– Ой, больно, тятенька, больно!
И готовые заплакать, давай обнимать отцовские колени, тереть кулаками глаза.
Петр опустил ремень и сказал:
– Так вот, зарубите себе на носу: если кто из вас начнет болтать про этого короля, я так его ремнем исполосую, что места живого не останется. Поняли?
– Ой, поняли, тятенька, поняли! – всхлипывали мальчики, все крепче обнимая отцовские колени. – Никому ни словечка не скажем! Только не бейте, тятенька!
– Ну ладно, – сказал крестьянин и бросил ремень на лавку. – А теперь – марш за хворостом!
Мальчики, втянув голову в плечи, бочком выскользнули из хаты. Но когда они вышли за калитку, Куба, покосившись на всякий случай на дом, подтолкнул брата и сказал:
– А короля я все-таки видел!
Трудно, пожалуй, сыскать в целом свете более укромное местечко, чем то, которое король Светлячок облюбовал для своей летней резиденции. Этот чудесный уголок лежал между запущенным вишневым садом в белой кипени цветов и вьющимся по низкой луговине голубым ручейком. Здесь, в зарослях огромных лопухов, царила прохлада и зеленый полумрак.
С одной стороны к саду примыкала убогая мазанка Петра, с другой – перелог, густо поросший метлицей, в которой буйно цвели желтый коровяк и голубой цикорий; издали эта полоска поля, давно лежащего под паром, казалась серебристо-золотой.
На узкой меже, отделявшей перелог от ольшаника, росли кусты шиповника, осыпанные темно-розовыми цветами. Сколько соловьев заливалось здесь каждую ночь, сколько отвечало им из ольшаника – не счесть! Соловьев старались перекричать лягушки, которых водилось здесь великое множество, лягушкам помогали чирки и водяные курочки, гнездившиеся в камышах по берегу голубого ручья. И так всю ночь напролет: квакал лягушачий хор, кричали водяные птицы, щелкали соловьи. Петрова лачуга им не мешала: она притаилась под плакучей ивой, в высокой траве, и так глубоко вросла в землю, что ее и в двух шагах не видно было.
Человеческое жилье выдавала только струйка дыма, подымавшаяся в полдень к небу из густой зелени, когда Петр варил картошку себе и детям. Даже собачьего лая не было слышно: зачем собаку кормить, если стеречь нечего? В такую хату и вор не заглянет, и странник ее обойдет. Гномы, пороптав немного на бедность, скоро привыкли к новому месту. Этот добрый, веселый народец боится только неволи – свобода ему дороже всего. А в этом зеленом уголке, который гномы прозвали Соловьиной Долиной, никто им не мешал, не подглядывал за ними, никто их не преследовал, и они вскоре стали чувствовать себя здесь, как в родном Хрустальном Гроте. Поначалу, что и говорить, пришлось им туговато. В первые дни они трудились не разгибая спины и голодали. Прежде всего надо было подумать о жилище для короля.
Ни почтенный возраст, ни сан не позволяли ему спать под лопухами вместе со всеми. Озабоченно качая головой, гномы вдоль и поперек исходили долину, но так ничего и не нашли.
Чтобы лучше обозреть окрестности, Петрушка залез на толстую иву и обнаружил в ней дупло. Он мигом смекнул, что здесь легко можно устроить жилище для короля. И работа закипела: одни выметали из дупла сор, другие украшали его и обставляли, чтобы королю было удобней. В тот же вечер роскошные королевские покои были готовы.
Здесь было не только красиво, но мягко и уютно, как в гнездышке. Пол устилали зеленые и бурые бархатные мхи, на стенах висели ажурные занавеси из паутины, отливающие всеми цветами радуги, вход закрывала сплетенная из серебристой метлицы циновка, а полевые цветы и травы наполняли покои благоуханием.
Сняв корону, чтобы дать отдых усталой голове, старый король повесил ее на сучок, а скипетр поставил в угол. И в тот же миг огромный алмаз, вделанный в скипетр, засиял в темном дупле, как солнце. Но у старого короля болели глаза от всего, что пришлось ему повидать на свете, и он велел заслонить алмаз ольховым листком. Сквозь зеленый лист просачивался приятный, похожий на лунное сияние свет. И, отдыхая в мягком зеленоватом полумраке, убеленный сединами король стал перебирать в памяти дни своей долгой жизни, за которую он сделал немало добра людям и свято берег сокровища земли, чтобы они не попали в руки лиходеям и не причинили зла.
А верная королевская дружина, в любую минуту готовая поспешить на зов своего господина, разбила лагерь между толстыми корнями ивы. Местечко хоть куда: и от дождя есть где укрыться, и от полуденного зноя. А по вечерам можно звездами любоваться – любимое занятие гномов. Хуже обстояло дело с едой. День или два приходилось так туго, что сластена Колобок то и дело заливался слезами. Но время и тут оказалось лучшим советчиком.
Осмотревшись, гномы убедились, что и в этом глухом углу можно прокормиться, и даже неплохо. В ольшанике росли грибы, поспевала земляника, закраснелась ежевика. В старом, запущенном саду из коры вишневых деревьев сочилась прозрачная смола; на метлице и водяном укропе было множество семян. Из молодого клевера получался великолепный салат, а хорошо очищенные корешки некоторых трав вполне могли сойти за спаржу. Питались гномы вкусно и сытно. И ни один не ленился зайти подальше, лишь бы раздобыть что-нибудь повкуснее для короля.
Особенно неутомим был Петрушка. То яичко из гнезда стащит, то воробышка поймает с ближнего тополя, то травинкой несколько капель меда достанет из шмелиного гнезда – и все для старого короля. Хозяйство разрасталось – пора было подумать и о настоящей кухне. До сих пор гномы разводили огонь на камне, но дождь и роса то и дело его заливали. И вот Петрушка, недолго думая, завладел большой раковиной, хозяин которой выехал неизвестно куда, прилепил к ней трубу из глины и песка, приладил дверцы, и вышла печка хоть куда! А где труба дымит, там друзей хоть отбавляй… Так и тут сразу нашлись друзья-приятели.
На берегу ручейка под лопухом с давних пор жило одно лягушачье семейство. В этом семействе и вырос господин Вродебарин. Это был гордец, бездельник и зазнайка.
Очень сожалею, что не могу сказать о нем ничего хорошего. Но таким уж он был – самодовольным и надутым, и таким всякий раз мне вспоминается. На всем берегу не было лягушки, которая бы так пыжилась и так крикливо напоминала о себе, как этот господин Вродебарин. Целыми днями он ничего не делал, только грелся на солнышке да квакал, какого он знатного рода, какой у него замечательный голос, как он умен и
