– Ага, попался! – закричал Петрушка и схватил воришку за шиворот. – Эй, Хватай, Запирай, сюда!
Пискнул испуганный вор, дернулся, но стражники держали его крепко, и он смирился.
Торжество было полное.
С песнями, с ликованием возвращались гномы домой, ведя перед собой пленника и неся на спинах мешки с зерном.
Над преступником устроили суд в Соловьиной Долине. Это было зрелище внушительное и торжественное. На заседание во всем своем великолепии явился король Светлячок.
Разжиревший Колобок поддерживал его пурпурную мантию. На голове короля блестела золотая корона, а брильянт в скипетре сиял, как восходящее солнце. В судебном зале на возвышении стоял государственный обвинитель – проницательный Кошкин Глаз; за его спиной – Хватай и Запирай в парадных мундирах, а поодаль, внизу, толпились гномы.
Все глаза были устремлены на подсудимого.
Он стоял понурый, сгорбленный, в жалком зипунишке, с крепко связанными за спиной лапками, позеленев от волнения и страха, и дрожал как в лихорадке.
Кошкин Глаз, блистая красноречием, окончил свою обвинительную речь и потребовал сурово покарать преступника: вздернуть на самом высоком суку дуба, взыскав убытки и судебные издержки.
Прокурор даже охрип от усердия и, громко сопя, отирал со лба пот фуляровым платком.
Но король поднял скипетр и сам спросил подсудимого:
– Как тебя зовут, несчастный?
Воришка совсем позеленел, и ноги у него подкосились – стражнику Хватаю пришлось подтолкнуть его к королю.
– Ошметок, с вашего позволения, – пролепетал он еле слышно.
– Зачем ты брал зерно?
– Бедствовал… Голодал я… Дети с голоду помирали…
– Но голод еще не дает права воровать. Верно?
– Да, ваше величество, – весь дрожа, ответил Ошметок.
– Что же ты можешь сказать в свое оправдание? – спросил король.
– Ничего, только то, что голодал… Страшно голодал.
– Но как бы ты ни голодал, тебе все равно не съесть столько зерна. Тебе и твоим детям хватило бы и десятой части.
– Я зимы боялся… Долгой, жестокой зимы, ваше величество… Прошлой зимой половина моих детей умерли! Ах, как они страдали! Младший сын на моих глазах умирал с голоду. Шесть дней и шесть ночей смотрел я на его мучения – и вот, жив остался… Лучше бы мне умереть вместо него!…
Король отвернулся, чтобы скрыть невольную жалость. В толпе гномов послышалось всхлипывание.
Это плакал Петрушка.
А Ошметок продолжал:
– За младшим – старший… И старший умирал у меня на глазах… Десять дней и десять ночей мучился… А я смотрел на его муки – и не умер… Король нахмурился, пытаясь удержать слезы, навернувшиеся на глаза.
Гномы тяжело вздыхали.
Петрушка громко плакал.
– А потом третий мой сын умер… – продолжал Ошметок. – Умер с голоду, а я смотрел и не мог ему помочь… У меня на глазах, король, сын умирал с голоду, а я остался жить! – И, весь дрожа, он забормотал невнятно, как безумный, полузакрыв глаза: – С голоду… С голоду… С голоду…
Но король, подняв скипетр, сказал:
– Я должен судить тебя со всей строгостью, ибо ты совершил тяжкое преступление. Украденное зерно было семенное, предназначенное для такого же бедняка, как ты, у которого тоже голодные дети. Пусть свершится правосудие!
– Смерть! Смерть преступнику! – вскричал Кошкин Глаз.
– Смерть! – в один голос рявкнули Хватай с Запираем. Ошметок стоял как громом пораженный, дрожа и поводя обезумевшими глазами.
Король отвернулся и хотел спуститься в зал, но из толпы вдруг выскочил Петрушка и упал ему в ноги.
– Даруйте мне голос в защиту осужденного, ваше величество! – молвил Петрушка. – Вы сами хотели дать мне его! Не надо мне нот – только голос в защиту осужденного!… Помилуйте его! Скажите, что вы его прощаете! Это и будет моей песней! Никакой другой мне не надо!
– Будь по-твоему, – сказал король, которого тронула доброта Петрушки, и, склонившись над ним, коснулся его скипетром в знак согласия. – Ты победил! Пусть исполнится твое желание! – И, подняв скипетр, он приказал: – Отпустите беднягу на свободу и накормите его детей. Отныне дети его будут получать еду с моего стола. А семена сегодня же отдайте пахарю и земле, которая ждет их.
Немало пришлось повозиться Марысе, чтобы навести порядок у Петра в хате.
Заглянула она и на огород. Но он так зарос, что у нее руки опустились.
