300-1, 321, (904-909) 68-9, 184,
271, 338, (907 d-909 d) 409, (942
a) 141-2, 272, 321, (942 c) 141-2,
173, 321, (942) 423, (950 d) 369,
(966 e) 269-70, 272
«Критон», 377, 379; (45 e) 377, (47 e/48 a) 374, (51-54) 241, 377
«Менексен», 244, 371; (235 b) 244, (236 a) 366, (238 c-239 a) 134,
317, (245 c-d) 281, 345
«Менон, 169, 331, 383; (81 a) 389,
(86 d/e) 268 «Парменид», 388; (135 c-d) 175,332 «Пир», (178 e) 365; (179 e) 402, (191
b) 260, (193 d) 213, 271, (199 c/d) 268, (200 a) 388, (208 d), (174 e и след.) 396, 195, 259, 349 «Политик», 50 и след., 259, 262, 272, 273, 350, 383, 409, 415; (258 b) 350, (268 с-274 е) 51, 68, 83, 266, 335, (271 а и след.) 281,
335, 339, (274 d) 347, (289 be)
279, (292 с) 350, (293 с-е) 209,
260, 361, 106, (296 b, и след.)
336, (296 d) 68, (297 с) 260, 276,
(300 е и след.) 276, (301 c/d) 76
и след., 260, 276, (302 b и след.)
260, (303 b) 260, (304 c/d) 336,
(309 а) 279
«Протагор», 292, 299; (322 а) 101,
(337 а) 318, (337 е) 411 «Седьмое письмо», 259, 382; (314
b/с) 340, (325) 50, 349, 385,
(326 а) 382-3, 385, (342 а) 382 «Софист», 399; (223 с) 273, (242 е)
259, (248 е-249 с) 278, (252 е и
след.) 273 и след «Теэтет», 397; (142 а-143 с) 397-9,
(174) 267, (174 е и след.) 348,
397, (179 е) 387 «Тимей», 267, 285, 396; (18 c/d) 81,
280, (20 а) 385, (24 а-b) 278,
341, (45 b-с, 47 a-d) 389, (48)
62, 267, (50) 59, 262, (53 с-62 с)
309-15, (91 b-92 b/c) 69-70. От
рывки (42 а и след.) и (90 d и
след.) обсуждаются в томе 2, см.
примечание 11 к главе 11.
«Федон», 276, 330, 382, 383, 386; (65 а-66 а) 266, (70 е/71 а, 72 а/b) 260, (73 а) 386, (74 а) 266, (79 d) 389, (89 c-d) 350, 370, (100 d) 263
«Филеб», (16 с) 272, (48 c/d) 334, (59 a-c) 268
«Хармид», (157 с, 162 d) 338, 386
-->Моральная схизма, которая расколола современный мир и столь трагически разделила просвещенных людей, берет свое начало в упадке либеральной науки.
Том 2. Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы
Volume 2. The high tide of prophecy: Hegel, Marx, and the aftermath
Возникновение философии оракулов
Глава 11. Аристотелевские корни гегельянства
Я не ставлю перед собой цель написать историю развития идей историцизма в их взаимосвязи с тоталитаризмом. Я надеюсь, читатель помнит то, что я сказал раньше — все, что я пытаюсь дать в этой книге, — это только некоторые разрозненные замечания, которые могут пролить свет на основания современного историцизма. Вряд ли можно рассказать историю развития идей историцизма — от Платона до Гегеля и Маркса — в одной книге, объем которой всегда ограничен. Поэтому я не ставлю своей целью сколь-нибудь полно рассмотреть взгляды на эту проблему Аристотеля. Мы проанализируем только те аспекты его варианта платоновского эссенциализма, которые оказали влияние на историцизм Гегеля, а тем самым и на Маркса. Рассмотрение только этих идей Аристотеля, с которыми мы, кстати, уже немного познакомились в ходе нашей критики концепции его великого учителя Платона, — не является столь большой потерей с точки зрения полноты анализа, как можно было бы вообразить с первого взгляда. Дело в том, что Аристотель, несмотря на грандиозность и изумительную широту его учения, не был выдающимся, оригинальным мыслителем. В платоновский корпус идей он внес, главным образом, систематизацию и глубокий интерес к эмпирическим и, в особенности, к биологическим проблемам. Безусловно, Аристотель создал формальную логику, и уже за одно это, а также за некоторые другие его достижения он заслуживает того, чего он требовал сам (в конце своего трактата «О софистических опровержениях») — нашей глубокой признательности за изобретенное и снисходительности к упущениям. Однако для читателей и почитателей Платона эти упущения слишком велики.
I
В некоторых поздних работах Платона можно найти отзвук современных ему политических событий в Афинах, главным из которых было утверждение демократии. Кажется, что даже Платон начал колебаться, не закрепилась ли в его родном городе некоторая форма демократии. У
