однако твердо убежден, что путем обращения не к страстям, а к разуму мы могли бы легко преодолеть многие технические трудности, возникающие, например, при проведении избирательных кампаний. Я не вижу причин, которые не позволили бы нам, к примеру, стандартизовать размер, тип и т. п. избирательных проспектов и запретить избирательные плакаты. (В этом еще нет реальной угрозы свободе, как ее нет и в разумных ограничениях, обязывающих тех, кто выступает перед судом, защищать свободу, а не угрожать ей.) Современные же методы пропаганды — это удар и по общественности, и по баллотирующимся кандидатам. Агитация, годная для торговли мясом, не должна использоваться для того, чтобы ратовать за президента.D.t
Рецензия, опубликованная в Санкт-Петербургском «Вестнике Европы», цитируется Марксом в «Послесловии ко второму изданию 'Капитала'» (Capital, 871) — (МЭ, 23; 19-20).
Отдавая Марксу должное, мы все же должны заметить, что он не всегда воспринимал свою собственную систему вполне серьезно и часто был готов поступиться некоторыми положениями своей основной схемы. Он рассматривал эту схему скорее как точку зрения (и как таковая она была, безусловно, наиважнейшей для него), чем как систему догм.
На двух следующих друг за другом страницах «Капитала» (Capital, 832-833) мы поэтому находим сначала высказывание, которое подчеркивает обычную марксистскую теорию вторичного характера правовой системы (или ее характера как оболочки, как «видимости»), и другое высказывание, которое приписывает весьма важную роль политической силе государства и возводит ее в ранг полноценной экономической силы. Первое из этих высказываний: «Автору следовало бы знать, что законы вообще никогда не совершают революций» (Capital, 832) — (МЭ, 23, 760). Это утверждение относится к промышленной революции и к критикуемому Марксом автору, который требовал принятия правовых актов, осуществляющих революцию. Второе высказывание является разъяснением (и одним из наиболее неортодоксальных, с марксистской точки зрения) методов накопления капитала: все эти методы, — пишет Маркс, — «пользуются государственной властью, т.е. концентрированным и организованным общественным насилием… Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция» (Capital, 833; курсив мой) — (МЭ, 23; 761). Отрывок вполне ортодоксален, за исключением выделенного мной курсивом последнего предложения, которое порывает с марксистской ортодоксией.
Энгельс был более догматичен. Достаточно обратить внимание на его высказывания в «Анти-Дюринге», где он писал: «Ясно, какую роль играет в истории насилие по отношению к экономическому развитию». Далее Энгельс утверждал, что всякий раз, когда «политическая власть действует наперекор этому развитию… за немногими исключениями, она, как правило, падает… Этими немногими исключениями являются те единичные случаи завоеваний, когда менее культурные завоеватели истребляли или изгоняли население завоеванной страны и уничтожали его производительные силы… не умея их использовать» (Н. о. М., 277) — (МЭ, 20, 188). (Ср., однако, прим. 13-14 к гл. 15 и соответствующий текст.)
Догматизм и авторитаризм большинства марксистов — действительно удивительнейшее явление. Такой догматизм показывает, что марксисты иррационально используют марксизм как метафизическую систему. Это отношение можно обнаружить как среди марксистов-радикалов, так и среди умеренных марксистов. Э. Берне, к примеру, делает удивительно наивное заявление, согласно которому «опровержения… неизбежно искажают марксову историю» (см. Н. о. М., 374). Это, по-видимому, означает, что марксовы теории неопровержимы, т.е. ненаучны. Я же, со своей
