почитателем А. Сахарова как великого диссидента. В день его шестидесятилетия я выступил в Нью-Йорке с речью в поддержку А. Сахарова, требуя от советского правительства его освобождения. Однако к немалому моему удивлению я узнал из его «Воспоминаний»D.al, что даже в сорокалетнем возрасте он все еще глубоко верил официальной коммунистической доктрине. А. Сахаров был сильно опечален смертью Сталина, а сторонником теории социальной революции он оставался по крайней мере до 1961 года. Позднее он радикально пересмотрел свои взгляды.
Таким образом, марксистской ловушкой я называю не столько теорию, претендующую на научный статус, на которую опирался Маркс в своих исторических пророчествах. Марксистской ловушкой являются, скорее, нравственные цепи, которыми человек, верящий в марксовы пророчества, привязывает себя к партии. Я хорошо помню немало случаев, когда эти цепи и вера в истинность пророчества превращали людей в пленников такой ловушки.
С ранней юности я испытывал некоторый скептицизм по отношению к Царству Божьему, которое должно было возникнуть после социалистической революции. Конечно, мне не нравилось существовавшее в то время в Австрии общество с его голодом, бедностью, безработицей, галопирующей инфляцией и спекулянтами, умевшими извлечь выгоду из разницы курсов различных валют. Однако стремление коммунистических партийных лидеров разжечь в своих сторонниках то, что мне казалось убийственным инстинктом ненависти к классовым врагам, внушало мне беспокойство. Меня убеждали в том, что пробуждение таких инстинктов в массах диктуется необходимостью, что не следует принимать это слишком близко к сердцу и что в деле революции важна лишь победа, к тому же при капитализме ежедневно погибает больше людей, чем будет убито за всю революционную эпоху. Скрепя сердце, я согласился с этим, хотя и чувствовал, что тем самым сильно поступаюсь своими нравственными принципами. Еще более гнетущее впечатление произвели на меня многочисленные случаи обмана со стороны партийных лидеров. Сегодня они говорили одно, завтра — другое, а послезавтра — третье. Сегодня, например, они отрицали красный террор, а назавтра провозглашали его необходимость. Когда я пытался протестовать, мне отвечали, что эти противоречия диктуются необходимостью и что на них не следует обращать внимания, потому что на них не следует обращать внимания никогда, ибо важнейшим условием победы Революции является сохранение классового единства. От ошибок никто не застрахован, но верность партийной линии должна быть абсолютной. Для победы общего дела необходима крепкая партийная дисциплина. Неохотно соглашаясь с этим, я чувствовал, что меня вынуждают принести что-то в жертву партии, например мою личную честность.
Вскоре, однако, произошла катастрофа. Проходившая в июне 1919 года по призыву коммунистов демонстрация безоружных молодых людей была встречена огнем полицейских. Несколько человек погибли — по-моему, погибших было восемь человек. Я был буквально убит не только действиями полиции, но и своими собственными действиями. Ведь я не только участвовал в демонстрации — я одобрил призыв к ее проведению и даже уговаривал сомневающихся идти на нее. Некоторые из этих сомневавшихся, возможно, были убиты. В чем был смысл их смерти? Я чувствовал на себе ответственность за то, что с ними произошло. Я решил, что хотя я имею право рисковать собственной жизнью во имя моих идеалов, мне вовсе не следовало призывать других отдать жизни за эти идеалы, тем более за такую теорию, как марксизм, в истинности которой можно сомневаться.
Я спросил себя, подвергал ли я серьезному критическому рассмотрению марксистскую теорию, и с глубоким сожалением вынужден был признать, что ответ на этот вопрос должен быть отрицательным.
Вернувшись после этих событий в штаб-квартиру коммунистической партии, я столкнулся с совершенно иной атмосферой. Революция требует жертв, говорили мне, и они неизбежны. Все, что произошло — это в конечном счете прогресс, так как у рабочих укрепится ненависть к полицейским и они осознают, кто их классовый враг…
Больше я туда не ходил: я избежал марксистской ловушки. Однако с тех пор я стал критически анализировать марксизм.
По многим причинам, прежде всего потому, что я не желал помогать фашизму, результаты моего исследования марксизма я опубликовал лишь 26 лет спустя в книге «Открытое общество и его враги». Тем временем я получил и опубликовал некоторые другие мои результаты, в частности разработанный мною критерий определения того, заслуживает ли некоторая теория статуса науки — такой, например, как ньютоновская астрономия.
Я, конечно, не имею здесь возможности обсуждать многие аспекты, в которых марксова историческая теория является ложной. В «Открытом обществе» я подробно и критически проанализировал марксово пророчество о пришествии социализма. Сейчас я хотел бы упомянуть лишь то, что является для меня почти очевидным: «капитализм» в смысле Маркса более не существует. Общество, каким его знал Маркс, претерпело огромные и поистине чудесные превращения. Невыносимо тяжелый и изматывающий миллионы мужчин и еще больше женщин ручной труд исчез в нашем западном обществе. Эти превращения, неведомые тем, кто с ними не сталкивался, я видел воочию: под влиянием «эпидемического» роста технологических нововведений произошла настоящая революция.
