О: Нет, сложением люди обыкновенные.
В: Сколько времени продолжалось сияние?
О: Очень недолго. Не то чтобы и правда сияние, больше похоже на вспышку молнии. Всего на короткий миг.
В: И за короткий миг, да ещё при вашем ослеплении они так крепко впечатлелись у вас в уме?
О: Да.
В: Не каменные ли то были столбы?
О: Нет.
В: Не раздавался ли при этом гром, глас Вельзевула?
О: Нет, этого ничего не было. Только то тёплое дуновение, сладостное, точно дыхание полей летней порой. А на душе от того духа вдвое сладостнее. Всё исчезло, а он остался. И страха как не бывало, и уверилась я, что не лукавый меня смущает, а всё это явлено мне с тем, чтобы ободрить меня и утешить. Да-да, меня будто другой свет озарил — озарил и разогнал мои тревоги. Я почти опечалилась, что он так скоро померк и я не успела его в себя восприять, не успела довольно насладить им зрение. Зато теперь я могла устремить к нему упования, ибо — истинно говорю тебе — он не знаменовал ничего дурного и те, кто меня привёл, к дурному расположены не были. Это совершенная правда.
В: Совершенная правда то, что я тебе не верю.
О: Дай досказать — поверишь. Право, поверишь.
В: Да уж не прежде, чем назову тухлую баранину живым ягнёнком, сударыня. Но вернёмся к этой твоей тухлятине. Откуда исходило это сияние, которое освещало явленную тебе картину?
О: С небес.
В: И заливало всё вокруг? Подобно солнцу, обратило день в ночь?
О: Нет, дальше всё так же простирался мрак.
В: А свечей вы в этом летучем фонарище не приметили?
О: Нет, он был белёсый, как летнее солнце. Очертанием круглый, подобный розану.
В: Он висел в небе над капищем?
О: Да.
В: И с места не двигался?
О: Нет.
В: Сколь высоко?
О: Не умею сказать.
В: Так ли высоко, как солнце и луна?
О: Пониже. Не выше как те тучи. Примерно на высоте круглой крыши собора Святого Павла.
В: Шагов на сотню вверх?
О: Я же говорю — не разобрала.
В: Что же, по вашему разумению, удерживало светильник подвешенным на этой вышине?
О: Вот не знаю. Разве большая птица.
В: Или большая лгунья. Вы сказывали, прежде чем полился свет, раздался не то плеск крыльев, не то вой ветра. Плеск или рёв — тут различие.
О: Лучше изъяснить не умею. Больше похоже на шелест крыльев.
В: Или свист плети. Услышишь и его, коли поймаю на вранье. Этот работник с указующим перстом и его старик — имели они что-либо в руках?
О: Ничего.
В: Его Милость с ними заговорил?
О: Нет, но шляпу скинул.
В: Как так? Снял шляпу перед обыкновенным плотником и старым хрычом?
О: Всё было, как я говорю.
В: Что же они, тоже приветствовали его? Ответили как должно на это изъявление учтивости?
О: Я такого не заметила.
В: Не слыхали вы по угашении света, чтобы кто-нибудь пошевелился?
О: Нет.
В: Не различили вы, все ли они стоят на прежнем месте?
О: Нет, ослепление моё ещё не прошло.
В: А шум в небесах? Он продолжался?
О: Всё было тихо.
В: К чему же вы всё это отнесли?
О: Как я и сказывала, мне подумалось, что Его Милость не тот, за кого я его почла. Спустя мало времени он поднялся и помог мне встать наземь. И руки пожал, как бы в знак благодарности. А потом, хоть было темно, поглядел мне в глаза и молвил: «Вот такую, как вы, я и искал». Поворотился к Дику — тот уже тоже поднялся с земли, — и они обнялись. Не как хозяин со слугой — по-братски, словно бы радовались доброму исходу дела.
В: Не делалось ли между ними каких знаков?
О: Нет, просто прижали друг друга к груди.
В: А дальше?
О: Его Милость вывел нас из каменного круга. Тут он остановился и вновь заговорил со мной и велел никому не открывать, что я видела этой ночью. Что мне от этого никакого вреда не приключилось и не приключится. И что, хоть по виду это чудеса, но страшиться их нет причины. При этих словах он опять пожал мне руки, ещё сердечнее, словно бы желая уверить, что его любезное обращение более сродно с его истинной натурой, чем кажется.
В: Что вы ответили?
О: Что буду обо всём молчать. А он сказал: «Хорошо. А теперь ступай с Диком». И мы удалились, а Его Милость остался. Ненадолго: не успели мы доехать до постоялого двора, как он нас нагнал.
В: Вы не обращались к нему за разъяснениями?
О: Весь тот короткий остаток пути до постоялого двора он ехал чуть позади нас. А как въехали во двор, сейчас же пожелал мне доброй ночи и поднялся к себе, оставив Дику расседлать его коня и поставить в конюшню. Я тоже прошла в свой покой.
В: А Дик, управившись с конём, за вами?
О: В ту ночь я его больше не видела.
В: Хорошо. Ответьте мне теперь вот на что. Первое, вы уверили Джонса, будто Его Милость представил-таки вам причину, для которой вы отправились на капище, — а именно, что он, следуя непристойному суеверию, имеет в предмете познать вас телесным образом на этом месте. Далее, вы насказали Джонсу про арапа, соколом слетевшего на каменный столб и чуть было на тебя не прыгнувшего, про смрад падали и не знаю про что ещё — словом, изобразили совершеннейшее дьявольское видение. Так ли?
О: Я солгала.
В: Она солгала! Касательно лжи, сударыня, можно сказать неложно: солгавший единожды и в другой раз солжёт.
О: Теперь я не лгу. Я показываю под присягой.
В: Что же ты Джонсу наплела таких беспримерных небылиц?
О: Поневоле пришлось: мне нужно было внушить ему, что его вовлекли в очень скверное дело, и тогда из боязни, как бы его не причислили к злоумышленникам, он станет обо всём молчать. Я про это ещё расскажу. И отчего солгала, расскажу.
