– Презрение? Да, чувствовала. – Она смущенно отвела глаза.
– Люди говорили это вам в лицо?
– Не знаю. Я была слишком мала, чтобы это понять или запомнить. Мой брат никогда не рассказывал мне ни о чем подобном. Может, я просто забыла.
– У вас есть брат?
– Да. Брэд на четыре года старше меня.
– Но виноградник унаследовали вы.
– Брэд сам отказался от наследства, – сказала Натали и снова умолкла.
Оливии хотелось продолжить расспросы, но она боялась показаться бестактной. Да, Натали дала понять, что любознательность – необходимое условие для этой работы. Но только не в такую минуту.
Молчание затянулось, но Оливия понимала, что Натали так легче.
Спустя несколько минут она снова взяла в руки фотографию подростка с тележкой:
– Мои родители были напуганы, раздавлены случившимся. Они поспешно собирали вещи, не говоря ни слова, но теперь-то я понимаю, что они чувствовали. Мир рухнул. И наша жизнь уже больше не была такой, как раньше.
Брэд, которому тогда было девять, рассказал мне о холодном пасмурном ноябрьском дне, когда мы покинули Нью-Йорк и сели на поезд до Провиденса. Мы и раньше часто ездили туда – проводили лето в нашем доме в Ньюпорте, и нас, нарядных и счастливых, встречал на вокзале личный шофер в новеньком автомобиле. Теперь, одетые совсем не так, как прежде, с жалкими чемоданами и скудными пожитками, мы прошли в плацкартный вагон. В Провиденсе нас встречал один из наших служащих.
Его звали Джереми Берк. Отец вызвал его из Ирландии. Берк уже несколько лет выращивал картофель на наших плантациях.
В то время ферма для отца была чем-то вроде развлечения. Он любил там отдыхать и работать и возвращался в Нью-Йорк загорелым, с мозолями на руках, чем ужасно гордился. Отец привык во всем добиваться совершенства и всегда быть первым.
Но вернемся к Джереми Берку. Он не только умел выращивать картофель, но и отлично справлялся с делами на ферме. За несколько месяцев до нашего приезда отец назначил его управляющим.
Джереми привез из Ирландии жену и ребенка. Все трое жили в этом каменном доме.
В тот мрачный ноябрьский день Джереми посадил нас в старый грязный грузовичок, пропахший навозом. Эти запахи земли были новыми и непривычными для нас, городских.
Мы удалялись на юг от Провиденса. Шоссе закончилось, и нас трясло на ухабах, но я этого уже не помню, как не помню и нашего появления в Асконсете. По словам Брэда, это была довольно унылая местность: мы привыкли к роскоши, а в Асконсете все было более чем скромно.
– Поверить не могу, – возразила Оливия.
– Вы говорите так из вежливости.
– Нет, мне Асконсет очень нравится. Здесь так красиво!
– С недавних пор.
– Красота природы не зависит от построек.
Натали улыбнулась:
– Умница. Я выбрала хорошую помощницу. Ваше сердце принадлежит Асконсету. Мне остается только немного подстроить ваше восприятие действительности. Я не помню свою первую встречу с Асконсетом, но то, что я видела в последующие годы, отнюдь не заслуживало названия райского уголка.
Берки переехали в маленький коттедж, оставив нам каменный дом. Отец постарался обставить его нашей мебелью, которая заранее была перевезена сюда. Жена Джереми Берка отмыла полы, и фермерский домик засверкал, как может сверкать дом, построенный еще в 1870 году. Конечно, он разительно отличался от нашей нью-йоркской квартиры. Низкие потолки, чтобы комната скорее прогревалась, тесные комнатки. Но нам повезло – у нас был водопровод.
Одним словом, дом, стоявший на холме, открытом всем ветрам, являл собой воплощение нашей жизни.
Натали умолкла и погладила выцветшую фотографию.
– Кто этот мальчик? – спросила Оливия.
Натали улыбнулась:
– Этот мальчик – мое первое отчетливое воспоминание детства.
Вечером в день нашего приезда в Асконсет я каким-то образом очутилась в полях. Картофель давно уже убрали, накрапывая дождь. Вряд ли родители отправили меня погулять – скорее всего, они распаковывали вещи и не заметили, как я потихоньку выскользнула из дома. Наверное, низкие потолки и общее уныние, царившее в доме, давили на меня, и мне захотелось на свободу.
Я шла и шла по бесконечному полю, то и дело оглядываясь, чтобы не потерять из виду дом на холме.
На мне была маленькая шляпка из фетра с загнутыми полями и ленточками, завязанными под подбородком. Но от дождя она не спасала. Волосы мои вымокли и свисали мокрыми сосульками, беленькие башмачки покрылись грязью. Я наклонилась, чтобы их вытереть, а когда выпрямилась, с ужасом увидела, что подол моего платья тоже измазан в грязи.
Пальтишко и платьице были моей лучшей одеждой, из которой я еще не успела вырасти. Я принялась тереть подол, но пятно не исчезало. Я чуть не плакала от досады и горя.
