– Миссис Холдорн, мы хотим повидать мисс Леггет.
Она с любопытством спросила:
– Почему вы думаете, что она здесь?
– Это ведь не так важно, правда? – быстро ответил я, чтобы Коллинсон не успел вылезти с какой-нибудь глупостью. Она здесь. Мы хотели бы ее видеть.
– Не думаю, что это удастся, – медленно ответила она. – Ей нездоровится, она приехала сюда отдохнуть, в частности – от общества.
– Очень жаль, – сказал я, но ничего не поделаешь. Мы бы сюда не пришли, если бы не было необходимости.
– Это необходимо?
– Да.
Поколебавшись, она сказала:
– Хорошо, я узнаю. – Затем извинилась и покинула нас.
– Я не прочь и сам тут поселиться, – сказал я Коллинсону.
Он не понимал, что я говорю. Вид у него был возбужденный, лицо раскраснелось.
– Габриэле может не понравиться, что мы сюда пришли, – сказал он.
Я ответил, что это меня огорчит.
Вернулась Арония Холдорн.
– Мне, право, очень жаль, – сказала она, встав в дверях и вежливо улыбаясь, – но мисс Леггет не хочет вас видеть.
– Очень жаль, – сказал я, – но нам придется ее увидеть.
Она выпрямилась, и улыбка исчезла.
– Простите?
– Нам придется ее увидеть, – повторил я как можно дружелюбнее. – Это необходимо, я вам объяснил.
– Извините. – Даже холодность не могла испортить ее прекрасный голос. – Вы не можете ее видеть.
Я сказал:
– Мисс Леггет, как вам, вероятно, известно, – важный свидетель по делу о краже и убийстве. Нам надо ее видеть. Если вас это устраивает больше, я готов подождать полчаса, пока сюда придет полицейский со всеми полномочиями, которые вы сочтете необходимыми. И мы с ней увидимся.
Коллинсон произнес что-то невнятное, но похожее на извинения.
Арония Холдорн ответила незначительнейшим поклоном.
– Можете поступать как вам угодно, – холодно сказала она. – Я не согласна, чтобы вы беспокоили мисс Леггет против ее желания, и, если речь идет о моем разрешении, я вам его не даю. Если же вы настаиваете, помешать вам я не могу.
– Спасибо. Где она?
– Ее комната на пятом этаже, первая от лестницы, слева. – Она опять слегка наклонила голову и ушла.
Коллинсон взял меня под руку и забормотал:
– Не знаю, стоит ли мне... стоит ли нам идти. Габриэле это не понравится. Она не...
– Вы как хотите, – проворчал я, а я иду. Ей это может не понравиться, но мне тоже не нравится, что люди прячутся, когда я хочу спросить их о пропавших бриллиантах.
Он нахмурился, пожевал губами, сделал несчастное лицо, но со мной пошел. Мы отыскали лифт, поднялись на пятый этаж и по пурпурному ковру подошли к первой двери слева. Я постучал. Ответа не было. Я постучал снова, громче.
В комнате послышался голос. Вероятнее всего, женский, но мог принадлежать кому угодно. Он звучал настолько слабо, что мы не разобрали слов, и как бы придушенно – даже нельзя было понять, кто говорит. Я толкнул Коллинсона локтем и приказал:
– Позовите ее.
Он оттянул воротничок пальцем и прохрипел:
– Габи, это я, Эрик.
Ответа все равно не последовало. Я опять постучал:
– Откройте дверь.
Внутри что-то произнесли, я ничего не понял. Я снова крикнул и постучал. В коридоре открылась дверь, и высунулся старик с бледным лицом и жидкими волосами:
– Что происходит?
– Не ваше дело, – сказал я и опять постучал в дверь.
