– Вчера ночью, около двенадцати, перед тем как лечь, я открыла окна в спальне. На углу стоял человек. Не могу сказать даже теперь, что он выглядел как-то подозрительно. Стоит и как будто кого-то ждет. Смотрел в нашу сторону, но мне не показалось, что он наблюдает за домом. По виду лет сорока с лишним, плотный, коренастый – приблизительно вашего сложения, – бледный... и у него были каштановые встопорщенные усы. В мягкой шляпе и пальто... темном, по-моему, коричневом. Полицейские считают, что Габриэла видела того же самого человека.
– Кто?
– Габриэла, моя дочь. Как-то раз она возвращалась домой поздно ночью – по-моему, в субботу ночью, – увидела здесь человека и подумала, что он спустился с нашего крыльца; но она не была в этом уверена и забыла о нем – вспомнила только после кражи.
– Я бы хотел с ней побеседовать. Она дома?
Миссис Леггет пошла за дочерью. Я спросил Леггета:
– В чем хранились бриллианты?
– Они были, конечно, без оправы и хранились в конвертиках – от Холстеда и Бичема, каждый в своем, а на конвертах карандашом написаны номер и вес камня. Конверты тоже исчезли.
Жена Леггета вернулась с дочерью, девушкой лет под двадцать, в белом шелковом платье без рукавов. Среднего роста и на вид субтильнее, чем на самом деле. Волосы у нее были вьющиеся, как у отца, и не длиннее, чем у него, но более светлые, каштановые. Острый подбородок, белая, необычайно нежная кожа и большие зеленовато-карие глаза – все остальное в лице было удивительно мелкое – и лоб, и рот, и зубы. Я поднялся, когда нас представили друг другу, и спросил, какого человека она видела.
– Я не уверена, что он шел от дома, – сказала она, – и даже с нашего участка. – Отвечала она угрюмо, как будто мои расспросы ей не нравились. – Я решила, что, может быть, и от нас, но видела только, как он шел по улице.
– Как он выглядел?
– Не знаю. Было темно. Я сидела в машине, он шел по улице. Я его не разглядывала. Ростом с вас. Не знаю, может, это вы и были.
– Не я. В субботу ночью?
– Да... то есть уже в воскресенье.
– В котором часу?
– Ну... в три, в начале четвертого, – с раздражением ответила она.
– Вы были одна?
– Не сказала бы.
Я спросил, с кем она была, и в конце концов все же услышал имя: домой ее привез Эрик Коллинсон. Я спросил, где мне найти Эрика Коллинсона. Она нахмурилась, помялась и ответила, что он служит в биржевой конторе «Спир, Кемп и Даффи». Затем сказала, что подыхает от головной боли и надеется, что я ее извиню, поскольку вопросов у меня к ней, видимо, больше нет. После чего, не дожидаясь моего ответа, повернулась и вышла из комнаты. Когда она повернулась, я обратил внимание, что уши у нее без мочек и странно заостряются кверху.
– А что ваши слуги? – спросил я у миссис Леггет.
– У нас только одна – Минни Херши, цветная. Ночует она не здесь, и думаю, что никакого отношения к краже не имеет. Она у нас почти два года, за ее честность я ручаюсь.
Я сказал, что хочу поговорить с Минни, и миссис Леггет позвала ее. Пришла маленькая жилистая мулатка с прямыми черными волосами и индейскими чертами лица. Она была очень вежлива и твердила, что к бриллиантам никакого отношения не имеет, да и о краже узнала только утром, когда пришла на работу. Она дала мне свой адрес – в негритянском районе Сан-Франциско.
Леггет и его жена отвели меня в лабораторию, большую комнату, занимавшую почти целиком третий этаж. На беленых стенах между окнами висели таблицы. Голый дощатый пол. Рентгеновский аппарат – или что-то похожее, – еще четыре или пять аппаратов, кузнечный горн, широкая раковина, большой цинковый стол, несколько эмалированных поменьше, штативы, полки с химической посудой, металлические бачки – лаборатория была загромождена изрядно.
Шкафчик, откуда вор украл алмазы, был стальной, зеленый, с шестью ящиками, запиравшимися одним замком. Второй ящик сверху – в нем и лежали камни – был выдвинут. На ребре передней стенки остались вмятины от ломика или зубила. Остальные ящики были заперты. Леггет сказал, что, когда взломали этот ящик, запор заклинило, и теперь придется звать слесаря, чтобы открыть остальные.
Мы спустились по лестнице и через комнату, где мулатка работала пылесосом, прошли в кухню. Черная дверь и косяк хранили такие же отметины, как ящик, – видимо, от того же оружия. Осмотрев дверь, я вынул из кармана алмаз и показал Леггету:
– Он из тех?
Леггет взял его у меня с ладони двумя пальцами, поднес к свету, повертел и сказал:
– Да. Вот мутное пятнышко на нижней грани. Где вы его нашли?
– Перед фасадом, в траве.
– Ага, наш взломщик впопыхах обронил добычу. Я сказал, что сомневаюсь в этом.
Леггет нахмурил за очками брови, посмотрел на меня прищурясь и резко спросил:
– Вы что думаете?
– Думаю, что его подбросили. Уж больно много знал ваш взломщик. Знал, в какой ящик лезть. На остальные времени не тратил. У нас говорят: «Работал свой», – это облегчает дело, когда мы можем найти жертву не сходя с места; но ничего больше я здесь пока не вижу.
