– Согласен.
– Второй звонок последовал пару недель назад, сразу после того, как было установлено наружное наблюдение.
– Эммитсбург разговаривал с Неаполем?
– Да. Полагаю, они заметили слежку. Это было не сложно. Движения там почти нет, людей тоже.
– Итак, Гримальди звонит в Неаполь и…
– Трах-тибидох! Дело берет на себя Драбовски. Брат Томас берет дело в свои руки – и дело в шляпе! Наблюдение исчезает. А вслед за наблюдением исчезает Гримальди.
Ласситер помолчал, пытаясь осмыслить услышанное, и наконец поинтересовался:
– Что ты намерен делать?
– Я намерен забраться в мешок для перевозки жмуриков и застегнуть молнию изнутри. После этого я попрошу, чтобы меня отослали на Марс. Вот что я намерен сделать.
– Нет, я серьезно спрашиваю.
– А я серьезно и отвечаю. Взгляни на дело с моей позиции. Через тридцать пять дней я увольняюсь со службы, и все это дерьмо мне совершенно ни к чему. А кроме этого, у меня нет никаких доказательств. Сплошные домыслы.
– Как же так? У тебя есть телефонные квитанции.
– Телефонные квитанции не передают содержания разговора. Они на это просто не способны! Что же касается Драбовски… то мы не можем базировать обвинение на его религиозных воззрениях. Подумай об этом. Что я скажу? «Арестуйте этого парня – он подкармливает бездомных?» Я уж не говорю о том, что в ФБР Драбовски не рядовой топтун, он там вроде бригадного генерала. Ты пытаешься его уделать, и сам оказываешься по уши в дерьме. – Риордан вздохнул, и они оба замолчали. Затем детектив спросил: – А у тебя-то для меня что-нибудь имеется?
– Нет, – ответил Ласситер, но тут же опомнился и добавил: – Впрочем, может быть, и имеется.
– Может быть?
– У меня есть письмо… от Барези.
– Он тебе писал?
– Нет, – ответил Ласситер, – это письмо священнику. Когда мне сделают перевод, я направлю тебе копию.
После того как Риордан повесил трубку, Ласситер сел в кресло и задумался о Драбовски. И думал он вот о чем:
«Возникла серьезная проблема. Если кто и может найти Каллисту Бейтс, так это ФБР. И если кто-то из Бюро захочет меня обскакать, у него для этого имеются все возможности».
Ожил интерком, и Виктория сообщила:
– Здесь Дик Биддл. Ты примешь его?
– Ясно, приму, – ответил Ласситер. – Пусть заходит.
Биддл был пожилым человеком, пять лет назад оставившим службу в Государственном департаменте. Этот высокий тощий патриций предпочитал темно-серые костюмы, галстуки цвета бургундского и безумно дорогие запонки. Кроме того, он непрерывно курил и не стряхивал пепел с сигареты до тех пор, пока его собеседник не терял нить разговора, начиная держать пари сам с собой на то, как скоро столбик пепла свалится на ковер.
Вступив с сигаретой в руках в кабинет, Биддл небрежно кинул какую-то фотографию на стол Ласситера и сел в кресло напротив босса, закинув ногу на ногу. Сигарета дымилась в его руке всего в нескольких дюймах от уха. Столбик пепла был длиной почти в дюйм. «И как он только ухитряется двигаться, не стряхивая его?» – размышлял Ласситер.
– Я всегда предпочитал «Лоуэлл», – произнес Биддл, – но слышал хорошие отзывы и о «Пенинсула». Любой из отелей мне подойдет.
– Для какой цели? – спросил Ласситер, вглядываясь в фотографию.
Это был снимок, полученный из «Инкуайер», с дамой по имени «Возможно-это-Каллиста», стоящей на коленях перед «Макдоналдсом» в месте, именуемом «Черт-знает-где».
– Для уик-энда в Нью-Йорке. Я пришел востребовать приз.
Биддл сделал глубокую затяжку, а Ласситер с восхищением наблюдал, как столбик пепла продолжает вгонять в краску закон всемирного тяготения.
– Вы знаете, где это место?
– Знаю.
Дымок спиралью поднимался к потолку.
– И… может быть, вы поделитесь со мной вашими знаниями?
– Вне всякого сомнения. Этот ландшафт… такой, я бы сказал, мэнский.
– Значит, вы решили, что это Мэн? А может быть, Лиллихаммер?
– Нет, – улыбнулся Биддл. – Это больше похоже на Санди-Ривер или на Сахарную Голову. Одно из двух. Но то, что это Мэн, никаких сомнений.
Биддл сделал очередную затяжку, и пепельный столбик обрел форму скобки.
– Почему вы так решили? – спросил Ласситер, рассматривая снимок.
– Хотя бы потому, что мы видим снег. Это ключ к разгадке. Если мы видим снег, очевидно, это горнолыжный курорт, которыми так изобилует Мэн.
– Да, но…
– Ну и кроме того, медведи.
Ласситер взглянул на фотографию.
– Какие медведи? Там нет никаких медведей.
– Там есть медведи, – спокойно возразил Биддл, кивая в направлении лежащей на столе лупы. – Причем медведи белые.
Ласситер взял увеличительное стекло.
– Где они?
– На окне микроавтобуса.
Ласситер взглянул на указанное место. На заляпанном грязью и снегом заднем стекле машины кто-то написал пальцем: «Помой меня!» и «Эй вы, медведи, вперед!»
– Вы имеете в виду граффити?
– Я имею в виду белого медведя, – ответил Биддл. – В нижнем правом углу.
Ласситер приблизил лупу к снимку, а затем снова взглянул с большего расстояния. На стекле микроавтобуса виднелось небольшое овальное пятно.
– Это белое пятнышко? – спросил он. – Неужели вы знаете, что там изображено?
– Это полярный медведь, мчащийся галопом.
– Откуда вам это известно?
– Я учился в колледже Боудена. Это моя alma mater. И я узнаю медведя.
– Многие колледжи имеют медведя в качестве своего…
– Символа, – подсказал Биддл.
– Благодарю, – бросил Ласситер и стал оглядываться в поисках пепельницы. На сигарете специалиста по медведям трепетала длинная дуга пепла.
– Но это могут быть бурые медведи, черные или даже гризли. Кроме того, когда студенты поддерживают свои команды, они вопят: «Давай, медведи!» или «Йо-йо-йо, медведи!» И лишь мы в Боудене кричим: «Эй вы, медведи, вперед!» Так больше никто не выражается.
– Бросьте…
– Нет, правда. Мы чуть ли не запатентовали наш клич. Именно поэтому я имею полное право утверждать, что белое пятно в углу окна есть не что иное, как ursus maritimus. Можете не сомневаться.
Ласситер откинулся на спинку кресла и, отложив лупу, произнес:
– Но это не доказывает, что микроавтобус находится в Мэне. Это говорит лишь о том, что машина из Мэна.
Биддл дотронулся кончиком указательного пальца до сигареты и с удовлетворенной улыбкой проследил, как столбик пепла медленно падает на ковер. Ласситер состроил недовольную мину.
