привязи бешеный слон. Вы мчитесь в больницу, прикидываетесь детективом.
– Я не говорил, что я детектив. Это доктор…
– Во-первых, – продолжал, не слушая оправданий, Риордан, – меня вызывают на ковер и врезают по заднице за то, что я не выставил охрану у изголовья Доу. Вообще-то я отдал соответствующие указания, но копы в лечебницу не торопятся. А во-вторых, мне придется потратить время на проверку ваших вшивых звонков. Если этого не сделать, могут возникнуть серьезные подозрения, так как всем известно, что мы знакомы. И еще одно. Я не думаю, что вы просто смотрели через стекло. Держу пари, вас одолела полоумная идея потолковать с парнем.
В ответ Ласситер только вздохнул.
– Это было бы потрясающе! – не унимался Риордан. – Допустим, ваша мечта сбылась, вы сердечно побеседовали, и Доу вывернул все свои потроха наизнанку. Но что произойдет, когда парень предстанет перед судом? Вам хорошо известно, как все это преподнесет защита.
– Почему он пытался убить себя? – спросил Ласситер.
– Может быть, не выдержал угрызений совести, – устало ответил Риордан.
– Интересно…
– Сделайте одолжение, – прервал его Риордан, – не интересуйтесь. И вообще ничего не предпринимайте. Отойдите в сторону и позвольте мне разгребать дерьмо.
Гнев Риордана стал причиной новой вспышки боли в голове и глазах Ласситера.
– Хорошо, я отойду в сторону, – сказал он, – как только вы сообщите мне, кто убил мою сестру и…
– Джон Доу. Вонючий Джон Доу убил вашу сестру.
– Кто он? И почему это сделал?
Глава 9
В день похорон было почти 27 градусов по Цельсию – необычно высокая температура для ноября. Яркие, как самоцветы, листья, опадая, кружились в знойном, почти тропическом воздухе. Приближалась зима, а погода стояла почти июньская, многоцветье листвы казалось искусственным и неуместным. Те, кто приехал на похороны издалека, готовились к прохладной погоде и теперь, истекая потом, страдали в твидовых, кашемировых, шерстяных и вельветовых костюмах. Даже Ласситер чувствовал себя неуютно. Невероятная жара, мокрые лица участников похорон, кружащиеся листья – все это походило на киносъемку, идущую в неправильной последовательности и не соответствующую времени года.
Джо никак не мог стряхнуть с себя ощущение нереальности происходящего. Даже гробы напоминали театральный реквизит. Меньший из них словно специально сделали совсем крошечным, чтобы подчеркнуть всю жестокость убийства. Священник из унитарной церкви, которую Кэти начала посещать в прошлом году, походил на актера, играющего заученную роль. У него было серьезное печальное лицо, полностью соответствующее важности момента. Подчеркивая нахлынувшие на него чувства, священник театрально закатывал глаза и всплескивал руками.
Но эмоции эти были обращены не к Кэти. Священник сострадал всем – он просто утопал в сострадании, что делало его горе весьма расплывчатым. Вообще-то Ласситер претензий к нему не имел. Церковь была большая, и священник с сестрой так и не познакомились. Когда Джо по телефону договаривался о похоронной службе, священник попросил его помощи, чтобы, как он выразился, «персонифицировать церемонию». Он хотел знать, как обращались к покойной: Кэтлин или Кейт? Кэт или Кэти? Он интересовался трогательными и забавными событиями ее жизни, чтобы напомнить родным и друзьям о «живой женщине».
Но сейчас, стоя у края могилы, священник произносил скучные и, как положено, утешительные слова. Он говорил о безграничном пространстве, в котором обитают теперь Кэти и Брэндон, о бесконечности и безмерности духа. Ласситеру его речь казалась бесцветной, слова без промаха попадали на отведенные им места. Но его тетушка Лилиан, наверное, слышала что-то другое и испытывала иные чувства, поскольку то и дело прижималась к племяннику и стискивала его ладонь.
До сознания Джо вдруг дошло, что ощущение нереальности преследует его с той минуты, как он узнал о смерти Кэти. Поначалу он считал это нормальной реакцией на неожиданное несчастье – своего рода шоком. Но стоя здесь, на кладбище, он понял, что ощущение нереальности столь глубоко потому, что он, как, впрочем, и другие, много раз видел похороны в кино. И те похороны были гораздо более впечатляющими, чем обычный обряд. Сейчас Джо ждал появления крупного плана или медленного наползания камеры на поросший травой холмик с силуэтом таинственного зрителя на вершине – любовника, издалека оплакивающего смерть возлюбленной, или убийцы, наслаждающегося горем, которое он принес. Чтобы увидеть церемонию в нужном свете, Ласситеру не хватало музыкального фона или необычного ракурса камеры.
Но этого так и не произошло. Картина оставалась нереальной, кроме того, в ней отсутствовал еще один важный элемент – понимание причины смерти тех, кого оплакивали.
Кэти и Брэндона никто не мог назвать жертвами случайного насилия. Убийства были явно преднамеренными. И в то же время… У полиции даже не нашлось никакой версии. А состояние человека, который мог дать ответ, неожиданно ухудшилось и стало критическим. Он лежал без сознания, с инфицированными легкими и гноящейся кожей. Ласситеру сказали, что, прежде чем его удастся допросить, пройдут недели.
У толпящихся рядом с могилой людей вид был подавленный и печальный. Их потрясла неожиданная и жестокая гибель тех, кого они любили. Брэндона оплакивали полдюжины родителей его приятелей по детскому саду. Его воспитательница, женщина с длинными каштановыми волосами, сколотыми на затылке, вытирала слезы, нижняя губа дрожала. Неподалеку от воспитательницы стоял маленький мальчик, держась за руку мамы в темных очках и шляпке с вуалью.
Проститься с Кэти пришли несколько ее коллег из «Нэшнл паблик радио», где она работала режиссером, и пара соседей. Здесь была женщина (ей пришлось проехать четыреста миль), с которой Кэти когда-то делила комнату в колледже и вот уже двадцать лет обменивалась рождественскими открытками и поздравлениями с днем рождения. И конечно же, рядом с могилой стоял ее экс-супруг Мюррей – работящий и добросердечный Мюрси. Однако близких друзей среди провожающих не было – таковых Кэти просто не имела.
Что же касается семьи, то на похоронах присутствовали только Джо и тетя Лилиан. Это произошло не из-за сложного характера Кэти или ее затворнического образа жизни, а потому, что из всех родных у нее остались лишь брат и семидесятишестилетняя сестра отца. Остальные ветви двух фамильных древ засохли и омертвели.
Из всех участников церемонии по-настоящему рыдал лишь Мюррей. Но, как и у священника, его горе было обращено не только на покоящуюся в гробу женщину. Мюррей принадлежал к типу людей, которые из-за малейшего пустяка могли заболеть от расстройства. Но, даже зная это, Ласситер был ему благодарен. Неприкрытая скорбь казалась подлинным проявлением любви к сестре – гораздо более искренним, чем самый большой и дорогой венок.
Священник наконец замолчал, закончив речь словами о луче надежды в пустыне. Ласситер бросил по пригоршне земли на каждый гроб, белую розу для Кэти и отошел.
Остальные последовали его примеру, а затем по очереди стали подходить к нему, чтобы пожать руку или поцеловать в щеку и пробормотать несколько сочувственных слов.
Одной из первых подошла женщина с маленьким мальчиком, представившаяся как Мэри Сандерс.
– А это – Джесси, – гордо объявила она.
Ласситер улыбнулся и подумал, сын ли ей этот мальчик – очень уж они разные. У мальчишки смуглое лицо, бездонные карие глаза и иссиня-черные, падающие кудряшками на лоб волосы. Ребенок чрезвычайно красив, впрочем, как и женщина, но ее красота совсем иная. Блондинка со светлой кожей и с удивительно знакомым лицом.
– Я вас знаю? – спросил Джо.
Женщина не смутилась и, покачав головой, ответила:
– Вряд ли.
– Я поинтересовался, потому что мне показалось, что мы раньше встречались.
Мэри Сандерс выдавила из себя несколько нервную улыбку:
– Я только хотела сказать, что я очень опечалена. Кэти… – Бросив взгляд в землю и вновь покачав
