распахнуты, и из темной церкви выступали счастливые жених и невеста. Под снимком имелась надпись, утверждавшая, что двери были сооружены в восьмом веке. Ласситер прикоснулся к неровной поверхности, оказавшейся твердой как камень.
Но сейчас двери были закрыты. Ни ручек, ни дверного молотка, только огромная замочная скважина древнего вида. Ласситер двинулся вокруг здания в поисках второго входа и вскоре его обнаружил. Прежде чем постучать, он на минуту задержался, чтобы повторить в уме свою легенду: Джек Делани, Си-эн-эн, «Новые направления в католицизме».
Лидер «Умбра Домини» лично ответил на стук. На священнике были темно-серая водолазка, коричневые брюки и мокасины. В жизни он выглядел еще привлекательнее – неужели такое возможно?! – чем на фотографиях. Но в отличие от киноактеров, которых вспоминал Ласситер, делла Торре оказался гораздо крупнее. Его отличало атлетическое сложение, а ростом он даже превосходил своего гостя. Он совершенно не отвечал сложившемуся в представлении Ласситера стереотипу священнослужителя – облаченного в сутану, убеленного сединой шестидесятилетнего старца с мудрым взглядом.
– Вы, наверное, Джек Делани, – с улыбкой произнес священник. – Данте предупредил меня о вашем приходе. Прошу вас, входите. – В его безупречном английском не было и намека на акцент.
– Благодарю вас.
Они прошли в элегантно, однако без всяких излишеств обставленный кабинет. Ласситер сел в красное кожаное кресло, а делла Торре занял место напротив за большим деревянным столом библиотечного типа. Вспомнив слова Мазины о том, с каким искусством делла Торре освещает церковную службу, Ласситер обратил внимание на изощренную систему светильников под потолком и на то, как свет падает на точеное лицо руководителя «Умбра Домини».
– Итак, насколько я понимаю, вы готовите материал для Си-эн-эн.
– Во всяком случае, думаю об этом.
– Замечательно! Иногда мне кажется, что крупные средства массовой информации сбиваются с пути истинного, игнорируя нашу организацию.
Ласситер, как и положено в подобных обстоятельствах, рассмеялся.
– Надеюсь, это не совсем так.
– Я тоже надеюсь, – пожал плечами священник. – Но это, как мне кажется, не имеет никакого значения. – Наклонившись вперед, он уперся локтями в стол, сплел пальцы и, возложив на них подбородок, осведомился: – Итак, с чего мы начнем?
– В основном я хотел взглянуть, как вы будете смотреться на экране, и получить предварительную информацию. Если бы вы рассказали мне о возникновении «Умбра Домини»…
– Нет ничего проще, – прервал его делла Торре, откидываясь на спинку кресла. – Вам хорошо известно, что нас называют продуктом – некоторые предпочитают говорить «субпродуктом» – Второго Ватикана.
Последующие десять минут глава «Умбра Домини» рассказывал о своей организации, время от времени даря Ласситеру улыбку.
– Какие изменения претерпела организация за последние годы?
– Джек, ни для кого не секрет, что наши ряды стали куда многочисленнее.
– Не могли бы вы назвать программу, которая является предметом вашей особой гордости?
– «Обращение к человеку» – вне всякого сомнения. Я горд…
– Кто или что, по вашему мнению, более всего угрожает Церкви в наши дни?
– Угроз очень много, ведь мы живем в такое трудное время! Но самой большой угрозой католицизму является то, что я называю «искушением модернизма».
Каждый ответ Ласситер сопровождал кивком и старательной записью в блокноте. Он начал лучше понимать своего собеседника. Казалось, делла Торре сделан из тефлона, но только более прочного. Тефлон и сталь – так будет точнее. Ласситер решил изменить тактику:
– Говорят, что «Умбра» преследует политические цели.
– Вот как? – Почувствовав перемену тона, делла Торре вскинул голову. – И кто же так говорит?
– В отеле у меня много вырезок, – пожимая плечами, ответил Ласситер. – Причем пара статей весьма критических. Там утверждается, что «Умбра Домини» тесно связана с крайне правыми группировками типа Национального фронта…
– Но это полная нелепость! Да, некоторых братьев беспокоят проблемы иммиграции, но это их личное дело, поскольку оно не касается вопросов теологии. Мы исповедуем политический плюрализм, и члены нашей организации придерживаются разных взглядов.
– Говорят также, что «Умбра Домини» страдает гомофобией.
– Что же…
– Я слышал, вы даже призываете клеймить геев.
– Боже мой! Хорошо, что вы подняли этот вопрос, – я получил возможность пролить свет на истинное положение дел. Да, мы действительно считаем гомосексуализм грехом и заявляем об этом совершенно открыто. Не исключено, что некоторые обвиняют нас в гомофобии. Однако надо помнить, что «Умбра Домини» осуществляет и педагогические функции. Мы учителя и для пояснения своей точки зрения можем использовать гиперболы. Но кто бы что ни говорил, ни один человек в «Умбра Домини» даже не допускает мысли, что гомосексуалистов следует клеймить. Хотя лично я считаю, что они должны регистрироваться в полиции.
– Интересно, – произнес Ласситер, делая очередную пометку в блокноте. – Еще я хотел спросить вас вот о чем. В одной из вырезок упоминается благотворительная организация. – Он сделал вид, что пытается вспомнить. – Salve…
– Caelo, – подхватил делла Торре.
– Именно. «Salve Caelo». Там говорится о работе, проводимой в Боснии. Автор утверждает…
– Я знаю. Он заявляет, что под предлогом оказания помощи мы организовали там концентрационный лагерь.
– Ммм…
– Мне известны подобные обвинения. Было проведено тщательное расследование. Ни одно из них не подтвердилось.
– И это действительно так?
Делла Торре поднял взгляд к потолку, как бы обращаясь к высшему судье, затем, вновь посмотрев на Ласситера, произнес:
– Позвольте мне, Джек, спросить вас кое о чем.
– Пожалуйста.
– Вас не удивляет, что вера и набожность гораздо чаще вызывают не восхищение и умиление, а резкие нападки? То, о чем вы говорите, есть не что иное, как зависть, обрядившаяся в одежды сплетен.
– Зависть? Что вы имеете в виду?
Делла Торре вздохнул и снова заговорил. Его голос, низкий и страстный, наполнил помещение. Модуляция была само совершенство, слова подбирались безукоризненно, тембр отличался глубиной и изобиловал тонкими оттенками.
– Подумайте об «Умбра Домини» как о юной прекрасной девственнице, – начал он, наклонившись вперед и не сводя с собеседника изумительных голубых глаз.
Такой речи, которая последовала за этим, Ласситеру не доводилось слышать. На него накатывались волны фраз и слов, которые жили своей собственной, особой жизнью, вне зависимости от смысла сказанного. Слушая журчание речи, Ласситер почувствовал, что впадает в транс. Нет сомнения – ему пели колыбельную. И в этот момент произошло заурядное явление, вызвавшее, однако, совершенно необычайный эффект. Солнце скрылось за облако, в комнате потемнело, и Ласситеру неожиданно открылось все тщеславие священника. Оно таилось в его глазах. Глаза делла Торре обладали притягательной аквамариновой голубизной. Это были, бесспорно, красивые глаза, но красота их, увы, оказалась фальшивой. В потемневшей комнате стало видно, что священник носит тонированные контактные линзы. Ласситер даже узнал их оттенок.
Это были глаза Моники.
Интересно, мучился ли делла Торре так же, как она, выбирая между лазурно-аквамариновым и цветом голубого сапфира? Вне зависимости от того, колебался он или нет, их выбор оказался одинаковым и,
