Синяков и в самом деле не было. Но то, что она видела теперь, когда сестра сидела с открытыми глазами, оказалось намного более пугающим. В первый момент Алине показалось, что у нее начинается бред. Такого просто быть не могло, глаза ее сестры, да и вообще ничьи глаза не могли так выглядеть! Белки глаз были кроваво-красными, ужасающе яркого цвета. Серые радужки вокруг зрачков на этом чудовищном фоне казались почти бесцветными.
– Нагляделась? – отрывисто произнесла Марина и снова надела очки. Теперь Алина была даже рада этому. Такие глаза она видела только в фильмах ужасов, но считала, что такой эффект достигается с помощью компьютерной графики. Однако ей никогда не случалось отворачиваться от экрана телевизора, а вот реальность оказалась по-настоящему ужасна. Нечего было и говорить о том, что есть ей больше не хотелось. Она потянулась за пивом и опустошила бокал. Достала из сумки сигареты. Отметила, что пальцы слушаются неважно – сигарету удалось вытащить не сразу.
– Что это? Откуда? – спросила она наконец.
– А вот, отсюда, – и сестра оттянула вниз высокий ворот водолазки. Поперек ее шеи шли два отчетливых синих следа – ровных, будто татуированных. На этот раз Алина вообще ничего не смогла сказать. Воротник вернулся на место, милосердно прикрыв шею до подбородка. Марина хрипловато засмеялась:
– Еще не понимаешь? Меня пытались убить.
– Что? – выдавила младшая сестра.
– Да то. Позавчера, когда я шла со станции, уже на нашей улице…
В этом дачном поселке, расположенном в пятидесяти километрах от Москвы, фонари по вечерам не горели. То есть номинально они существовали, но местные обитатели не могли припомнить, когда они в последний раз видели их зажженными. После десяти часов жизнь на улицах замирала. Редко брехали собаки за высокими заборами, иногда по кочкам пролетал одинокий велосипедист, вдалеке слышался шум электрички. Больше – ничего. Однако Марина настолько привыкла проводить здесь все лето с детьми, что ничуть не боялась ходить по темным безлюдным улицам. Ей нравилась тихая деревенская жизнь, и она часто говорила сестре, что в Москве не в пример страшнее, а здесь попросту нечего бояться.
Она возвращалась из Москвы в пятницу вечером, сильно припозднившись. Нужно было купить в городе кое-какие продукты, заглянуть в гости к родителям, сдать в чистку костюм мужа – все равно, пока тот раскатывает по командировкам, деловой костюм ему не требуется, а ведь нужно же его когда-нибудь чистить! В результате она едва успела на одиннадцатичасовую электричку и вышла на станции без нескольких минут двенадцать. Киоски уже не работали, и Марина еще подосадовала, что не сообразила купить водки в Москве. А ведь на другой день должен был зайти сосед, чтобы доделать веранду. С ним выгоднее всего было расплачиваться именно водкой – если предлагали деньги, он запрашивал чересчур дорого, а вот водка, видно, представлялась для него не только материальной, но и духовной ценностью, и он уже не торговался.
Об этой некупленной загодя бутылке Марина и раздумывала, пока шла по улицам поселка. Идти было не близко – дом стоял на одной из окраинных улиц, дальше были только лес и речка. Она точно помнила, как и сообщила Алине, что никто ей по пути не встретился, никакие машины ни за ней, ни навстречу не ехали. Впрочем, и час был такой поздний, что половина поселка давно легла спать. Она уже свернула на свою улицу, и вот там-то, на углу, под бездействующим фонарем, все и произошло.
– Я подумала – настал конец света, – возбужденно говорила женщина, хватая сигарету. – Будто небо обрушилось, да… Это я уже сейчас понимаю, что он подскочил сзади и дал мне по голове… А тогда…
Тогда она упала на землю, совершенно не понимая, что происходит. Шею перехватило нечто, перекрывшее доступ воздуху. Опять же только теперь она поняла, что это была удавка. Но уже тогда сообразила, что сзади на нее навалился мужчина и душит ее, с явным намерением не оставлять в живых.
– Я перевернулась на спину, а он насел на меня сверху и душил, – у нее тряслась рука, и сигарета так и прыгала в пальцах.
– Ты рассмотрела его?
Нет, она его не рассмотрела. Марина даже засмеялась в ответ – как бы она смогла его увидеть, темно, хоть глаз выколи! Видела только, что это мужчина, наверное, он был пошире в плечах, чем ее муж, кажется, нестарый… Он не сказал ни слова, не издал ни звука… Женщина, успев понять одно – сейчас она умрет, сделала единственное усилие, на которое еще была способна.
– Руку он мне не вывихивал, – почти радостно сообщила она сестре. – Это я сама себе… У меня рука была подвернута под спину, и я вдруг подумала – умираю же, неужто даже перекреститься не дадут? Ну я и стала ее вытаскивать из-под себя… Дернулась, у него удавка чуть ослабла. И тут я как заору!
– О, мама… – только и смогла произнести Алина. Рассказ сестры был, безусловно, шокирующим и фантастичным, но она поверила ему – с той самой секунды, когда услыхала, что та попыталась перекреститься. Это было так в духе ее старшей сестры, которая никогда не умела как следует разозлиться и ответить на насилие насилием! Перекреститься?! Да если бы душили ее, Алину, она бы думала только о том, как бы вцепиться в лицо этому гаду! Если бы только удалось вырвать руку…
– И тут он меня бросил и убежал, – неожиданно закончила рассказ Марина.
– Как?
– Да вот… Только я его и видела… О, господи, да и я не смотрела на него, просто встала на четвереньки и поползла домой… А уж когда залезла сюда! Ты не представляешь себе, – она обвела взглядом стены кухни, обшитые новенькой желтой вагонкой. – Сижу я тут на полу и думаю – может, я уже померла и это не наша дача? Потому что, понимаешь, я думала, что смерть пришла. А потом, как сообразила, что жива, что это все настоящее… Я была такая счастливая! Наверное, никогда в жизни такой счастливой не была!
И она расплакалась, по-прежнему не снимая очков. Из-под оправы выбежала сперва одна слеза, потом другая, Марина слизнула их с подбородка.
– А дети? Дети были тут?
Дети были на даче, но они уже легли спать, не дожидаясь возвращения матери. Десятилетний Илья и семилетняя Катя даже не узнали в тот вечер, что именно случилось с их матерью. Всю ночь та мучилась сомнениями – разбудить их, попросить помощи? Потому что чувствовала себя ужасно. Но потом решила не пугать детей. Зато нашла в себе силы выбраться из дома и постучать к соседке – та жила в другой половине дома, но эти половины не сообщались, и участок был разгорожен забором, без внутренней калитки. Пришлось выйти на улицу, но нападение не повторилось, там не было ни души. Соседка тоже ворот никогда не запирала, и Алина, зайдя к ней, сообщила о том, что случилось, и попросила совета.
– И что баба Люба?
– Ой, лучше бы я к ней не ходила! – Марина наконец сняла очки и промокнула щеки рукавом водолазки. – Она чуть инфаркт не заработала, когда меня увидела. А я же не знала, как выгляжу, мне страшно было в зеркало посмотреть…
– Да, баба Люба, наверное, решила, что это оборотень, – вырвалось у Алины. – Сейчас как раз полнолуние!
Сестры посмотрели друг на друга и неожиданно захохотали. Причем младшая – истерично, а Марина – от всей души, хлопая в ладоши и приговаривая:
– Бедная бабка, до меня только сейчас дошло… Только сейчас… Глаза-то мои, глаза!
Но смех скоро оборвался. Алина потребовала отчитаться – обращалась ли сестра в больницу, в милицию? Да, в больницу она обратилась – в Москве, на другой день, когда отвозила детей к родителям. Дети, к слову, так ничего и не знают, да и мама тоже – даже черные очки ее не насторожили, день был солнечный. Марина быстро отделалась от детей, сказав, что колонка барахлит и мыться на даче теперь невозможно. Потом поехала в больницу.
– Мне доктор сказал, что есть опасность для жизни, – гордо сообщила она.
Алина хлопнула себя по колену:
– Так что ж ты, дура, тут сидишь?!
– Я не хочу в больницу, ненавижу больницы!
Это было правдой – полтора года назад сестра чуть не умерла от обыкновенного аппендицита, потому что неделю терпела боль, передвигаясь по квартире чуть не ползком, только чтобы не контактировать с
