Время вестников

Пребывая в состоянии душевной меланхолии, я поднялся наверх, на террасу, дабы предаться лучшему из занятий – составлению письма к тебе, дорогая сестрица. Помнишь, сколько дивных вечеров мы провели здесь вдвоем, пока тебе не втемяшилось в голову… Впрочем, довольно. Ты поступила, как сочла нужным.

С радостью извещаю тебя, что после долгих хлопот и мытарств, растянувшихся едва ли не на месяц, я нахожусь в двух шагах от приобретения прав на землю и усадьбу Склиров Младших. Проволочка вызвана тем обстоятельством, что Алексис Склир вроде бы еще находится среди живущих, а сестра его пропадает в нетях. Изнуряемый нетерпением, я подумывал нанять актерку, дабы та исполнила роль Склирены в маленькой пьесе для обитателей Дворца Юстиции, но не отважился. Ежели та и в самом деле трудится в ведомстве эпарха, мой маленький подлог может обойтись мне слишком дорого. Подожду официального оповещения о кончине Склира, и уж на следующий день отправлюсь в Счетную Палату. Как объяснил нанятый мною законник, правами девицы Склирены в этом случае можно смело пренебречь: во-первых, она женщина, во-вторых, ну какие права могут быть у члена семьи казненного за подрыв основ существования благословенной Империи?

Как положено рачительному хозяину, я наведался осмотреть наше будущее владение и отдал указания по приведению его в надлежащий вид. За время отсутствия Склира бродяги или разбежавшиеся слуги расхитили часть имущества. Конечно, было бы самоуверенной глупостью рассчитывать на владение казной Склиров – она наверняка отойдет государству. Но кое-какие ценные мелочи мы вполне можем перенести к себе в усадьбу. Для лучшей сохранности, так сказать. Все равно они достанутся нам. Истинного сожаления достойно исчезновение управляющего имением, ты наверняка должна его помнить. Мы с тобой прозвали его Старым Львом, хотя он был отнюдь не так уже дряхл. Он был весьма и весьма толковым домоправителем, хотя и потворствовал Алексису в устроении его шумных празднеств…

Привлеченный непонятным шумом внизу, патрикий отложил перо и бросил скучающий взгляд через каменную балюстраду террасы. Увиденное так его поразило, что почтеннейший Исаак-Михаил Ангел вскочил, с грохотом опрокинув табурет, и заметался, явно не зная, куда кинуться – то ли к ведущей вниз лестнице, то ли к двери во внутренние покои. Один раз он подбежал к самым перилам и перевесился через них, испуганно вытаращившись на вымощенную гранитом площадку внизу.

Источник размеренного шума приближался. Сквозь ветви облетевших деревьев можно было различить, что по широкой аллее сада бодро марширует пятерка гвардейцев в алых плащах и форме, копирующей римскую. Возглавлял их кривоногий десятник с надраенной бронзовой бляшкой посланца Палатия «при исполнении». Сбоку семенил чрезвычайно перепуганный челядинец Ангела, заполошно размахивая руками и непрерывно тараторя.

Взгляд патрикия остекленел. Он попятился, наткнулся на стол. Вцепился в перо, как утопающий – в соломинку, и, разбрызгивая чернила, вывел несколько кривых строк:

…может статься, дорогая Тео, когда это письмо окажется в твоих руках, меня уже не будет в живых. До тебя дойдут разные слухи и сплетни, злопыхатели наверняка не преминут опорочить мое имя, но ты ведь не поверишь им, милая сестрица? Обещай помолиться за упокой моей души, Тео!

Знай, дорогая сестренка, что древние были правы, говоря, якобы нет ничего хуже, чем жить в интересные времена.

Храни тебя Господь. Пошли тебе все святые, драгоценная Тео, долгих лет жизни во времена скучные, заурядные и мирные…

– Исаак из фамилии Ангелов? В мудрости своей базилевс Андроник высочайше повелевает поместить тебя под стражу. Обоснование – сведения, сообщенные о тебе арестованным преступником Алексисом из семейства Склиров. Следуй за нами.

Ах, не плыть по голубому морю,
Не видать нам Золотого Рога,
Голубей и площади Сан Марка.
Хорошо отплыть туда, где жарко,
Да двоится милая дорога,
И не знаю, к радости иль к горю.

Не видать открытых светлых палуб
И судов с косыми парусами,
Золотыми в зареве заката.
Что случается, должно быть свято,
Управляем мы судьбой не сами,
Никому не надо наших жалоб.

Может быть, судьбу и переспорю,
Сбудется веселая дорога,
Отплывем весной туда, где жарко,
И покормим голубей Сан Марка,
Поплывем вдоль Золотого Рога
К голубому ласковому морю!

Часть первая Константинополь: в ожидании Рождества

Глава первая Чужак в краю чужом

Середина ноября 1189 года.

Константинополь, столица Византийской империи.

Троица бездельников сидела неподалеку от причала Морской Девы, передавая из рук в руки связку сушеных морских коньков и созерцая причаливающий корабль. Зеваки расположились с некоторыми удобствами – среди огромных, грубо обтесанных гранитных глыб. Камни доставили сюда и свалили в этом уголке порта еще позапрошлым летом, намереваясь использовать для починки Адрианова мола. Старинный, почти пятисотлетней давности волнолом, исправно защищавший гавань от разгулявшихся волн, в последнее время пришел в полное небрежение. Дальняя его часть развалилась и скрылась под водой, и на нее махнули рукой. Ближнюю пытались чинить, подсыпая новые гранитные глыбы. В борьбе людей и моря стихия пока одерживала верх.

День выдался ненастный, с холодным порывистым ветром, и громоздкий неф никак не мог встать боком к пристани. Вокруг суетилось с пяток плоскодонок, волочивших за собой брошенные с борта корабля канаты. Объединенные усилия не помогали.

Корабль «Три апостола», над чьей кормой болталось намокшее голубое полотнище с крылатым львом Венецианского торгового союза, упрямо норовил сокрушить причал тяжелым носовым ростром. Лодочники и корабельщики крыли друг друга на чем свет стоит, но без привычного азарта, скорее, по привычке. Всем хотелось поскорее подвести корабль к пристани и сойти на берег.

С высоты своей колонны, который век дуя в молчащую витую раковину, равнодушно взирала на людскую суету бронзовая и слегка облезшая морская дева. На голове у статуи примостилась нахохленная толстая чайка.

Подле широкого всхода на причал маялись, кутаясь в толстенные плащи с капюшонами, представители властей и их подчиненные. Бдительная таможенная стража явилась исполнять свою обязанности – собирать мзду за право ступить в пределы благословенной Византийской империи, исчислять налоги на доставленные товары и вынюхивать недозволенные к ввозу вещи, как то: франкские еретические сочинения, арабские дурманные зелья, не внесенных в общую опись пассажиров и животных, утаенные драгоценности, пряности и предметы роскоши.

В том, что таковые непременно обнаружатся, никто не сомневался.

Загадка крылась исключительно в размере суммы, при получении которой таможенники украсят своей печатью пергамент, разрешающий команде корабля и прибывшим пассажирам вход в город. Чуть поодаль дожидались своего часа носильщики, встречающие, зазывалы постоялых дворов и просто зеваки без определенного рода занятий, наподобие сидевшей на камнях троицы.

Корабль грузно ударился шершавым боком в осклизлые сваи причала. Заскрипели блоки, с хлопаньем начали сворачиваться задубелые от соли паруса. С борта нефа на пристань перебросили сходни. Оживившиеся таможенники устремились за поживой. Началась привычная волокита – с изучением представленных документов, с подробным допросом: кто, куда, да с какой целью прибыли в град базилевсов? Надолго или проездом, везете ли с собой товар на продажу или исключительно собственный скарб?..

Изнутри по борту судна частым градом застучали молотки. Распахнулся здоровенный черный проем, изнутри ощутимо пахнуло перепревшим сеном и застоявшимся конским духом. Выведенная на причал гнедая лошадь тут же зашаталась из стороны в сторону и завалилась набок. Конюхи засуетились вокруг упавшего животного. Гнедая вставать отказывалась, мотала головой и сердито ржала.

– Долго ж они плыли, – тоном знатока заметил один из праздных созерцателей, обладатель козлиной бороденки и овчинной телогрейки, почти новой, лишь самую малость подпаленной по подолу. – А лошадки