Сделав последнюю экскурсию по дому, разъяснив, что где лежит и как пользоваться разного рода вещами, Генка с ней распрощался, а Зоя, занимаясь ужином, стала раздумывать, как бы ей скоротать предстоящий вечер.
– Стоять! Руки за голову! Лицом к стене! – Грубые ботинки шарахнули Генке по ногам, раздвигая их в стороны, а между лопаток уперлось что-то сильно смахивающее на ствол автомата. Он замер, больно ткнувшись лбом в дверь собственной квартиры. «Вот это да! – мелькнуло у Генки в мыслях. – Я вас, ребята, конечно, ждал, но не с такой же помпой!»
– Он чистый! – послышалось за спиной, после того как его карманы, бока и брюки обшарили чьи-то жесткие руки. – Повернуться! Руки не опускать! – скомандовал тот же голос.
Геннадий повиновался.
– Где Журавлева? – спросил его невысокий светловолосый парень в штатском, стоявший меж двух омоновцев в масках и в камуфляжной форме.
К этому вопросу Генка был готов:
– Я отвез ее к метро.
– Долго же ты катался, почти пять часов, – сказал второй человек в штатском, с рыжими тараканьими усиками.
– Я к приятелю потом поехал, на другой конец города. Можно руки опустить? – попросил Генка.
– Квартиру открывай и заходи внутрь, – приказал светловолосый.
Разговор у них получился долгий. Пока одни шарили по квартире, другие трясли его и так и эдак, выворачивая всю душу наизнанку. Тот, что с тараканьими усиками, даже дал ему в челюсть, да с такой силой, что Генка чуть не упал со стула. Светловолосый вел себя интеллигентно и задавал путаные вопросы о Зое. Геннадий пытался убедить этих ребят, что она узнала о теткином завещании только из газет и потому не может быть заказчицей убийства. Еще по дороге домой он тщательно продумал все, что будет говорить, если ему придется столкнуться с милицией.
Он «честно» признался, что Зоя была его подружкой и часто проводила у него ночи. Нет, постоянно она здесь не жила. Да, он дал ей ключи от своей квартиры – потому что доверял и потому что так удобнее. Да, она была у него в ночь перед трагедией. И до этого две ночи подряд, поскольку это были выходные дни. Да, они прекрасно провели время и измяли всю койку. Да, она рассказала ему, что ее тетку застрелили. Нет, ничего такого она не говорила. Нет, о завещании она точно не знала. Очень переживала. Ничего такого, что указывало бы на ее причастность к убийству, он от нее не слышал. Никаких странностей в ее поведении не заметил. И вообще она изрядно напугана этими обвинениями – Генка показал на газеты, которые так и остались лежать на диване. На вопрос, где девушка живет постоянно, он лишь пожал плечами и сказал, что как будто снимает комнату в Медведково. Где именно – он не знает, никогда там не был.
– Почему она сбежала от милиции?
– Просто испугалась…
– Где же она сейчас? – спрашивал светловолосый.
– Собиралась на занятия в универ. Я подкинул ее к метро, – убедительно врал Геннадий.
– Она вернется к тебе сегодня?
– Нет, мы не договаривались.
– Где ты сам мотался весь вечер?
– Ездил к другу, я же говорил. Только больше в пробках стоял, – ответил он.
Геннадий действительно по дороге из деревни предусмотрительно заехал к приятелю, который очень кстати проживал на Волоколамке. Его тут же проверили. Приятель подтвердил, что Генка у него был.
Но только, кажется, милиционеры не очень-то верили во все это. Рыжеусый вообще начал подозревать в убийстве не только Зойку, но даже и Генку: он прямо спросил, как тот провел вчерашнее утро. У Генки алиби не было. Но и у них не было прямых оснований задерживать его.
– Когда вы собирались встретиться в следующий раз с Журавлевой? – спросил рыжеусый.
Геннадий пожал плечами:
– Решили созвониться, и все.
– Ну-ка набери ее номер, – скомандовал второй оперативник. – Если ответит, дашь трубку.
Геннадий повиновался. Дал послушать светловолосому механический голос, сообщавший, что телефон абонента выключен.
Потом оперативники переругались. Один доказывал, что Колыванова надо задержать хотя бы на сутки, второй – что против него нет вообще никаких улик и нарушать закон не следует. Геннадий в душе просто покатывался со смеху, наблюдая, как они разыгрывают перед ним давно устаревшую фишку: «плохой – хороший следователь». Виду, что ему смешно, Генка, конечно, не подавал – на его лице не дрогнул ни один мускул и даже глаза оставались серьезными. Ну а в голове тем временем проносилось: «Когда же наша милиция поумнеет? Эти штучки стары как мир и рассчитаны на полных дураков».
– Ну как мы сейчас Никоненке об этом доложим, а? – бушевал тот, что с тараканьими усиками. – Ты хоть понимаешь, что он из нас завтра фарш на котлеты нарубит? Он же нам омоновцев прислал, а мы… Что, зря группу просили? Давай заберем парня, пока не поздно.
– На каких основаниях? – упрямился светловолосый.
– Да видно же, он с этой девкой заодно! Может, именно он был исполнителем, стрелял в нотариуса? У нас он быстро все расскажет! Он и под описание киллера подходит: волосы темные и куртка у него кожаная на вешалке висит.
– А бейсболки нет. А если серьезно, то этих оснований недостаточно. Под такое описание подходит каждый второй. Если б он был виновен, то, наоборот, позаботился бы о своем алиби. И по его словам, девчонка о завещании из газет только узнала. Может, она и сама не виновата.
– Все равно его надо допросить. Нормально, как принято.
При этих словах Генка поежился.
– Допросим. Вызовем в управление.
– А вдруг он исчезнет?
– Не исчезнет. Он подписку нам даст. – И светловолосый протянул Геннадию бумагу и ручку.
Пока усатый вздыхал, охал и чертыхался, «подозреваемый» с готовностью написал то, что от него требовалось, – никуда, мол, он из столицы уезжать не будет, вплоть до особых распоряжений. Когда милиционеры ушли, Геннадий устало поплелся в ванную приложить холодное полотенце к распухшей губе. Но если бы он услышал, что оперативники продолжают на лестнице свой спор, хотя их уже никто и не слышит, то очень бы удивился. И понял бы, что напрасно потешался над ними.
– Лешка, я тебя прошу, не нарывайся. Давай возьмем парня, подстрахуемся.
– Димон, он, между прочим, журналист, а ты ему в морду заехал.
– Ну и что, при задержании всякое бывает.
– Подумай еще, что с ним за ночь в «обезьяннике» может случиться. И представь, что потом про наш отдел в газетах напишут. Да если он не виноват, неприятностей не оберешься! И в квартире у него ничего такого мы не нашли, даже вещей девчонки нет. За что брать? За то, что он с ней спал?
Саватеев задумался. Да, с прессой по нынешним временам лучше уж не связываться. Эти журналюги такой скандал могут устроить, что мало не покажется. И пойдет: выговор, понижение в должности, не дай Бог, еще увольнение… Он неохотно согласился с Заморочновым:
– Ну как знаешь, только смотри не пожалей. Ты отвечаешь за это дело сам. И перед майором будешь оправдываться сам.
– Хорошо, – вздохнул старлей и подумал, что, возможно, он действительно об этом сильно пожалеет.
На следующее утро Зоя встала рано. Всю ночь она провела в каком-то полузабытьи – то проваливалась в быстрый, неспокойный сон, то просыпалась от звуков непогоды. По крыше барабанил дождь, в окна скреблись ветви деревьев, отсыревшая постель никак не давала толком согреться. Так что ночь не принесла ей ни отдыха, ни покоя. А утром она получила новые неприятные известия.
Добредя до первого попавшегося киоска, Зоя купила свежих газет в надежде прочесть там что-нибудь утешительное о ходе расследования убийства своей тетки. Но пресса лишь только нагнала на нее новую волну отчаяния: газетчики сообщали, что теперь милиция обладает неопровержимыми уликами, подтверждающими, что нотариуса «заказала» ее собственная племянница. Для того чтобы получить
