тень, кровавая тень, когда она услышала биение собственного сердца… а он подходил всё ближе. Вот, проходя мимо, швырнул кепку на голый откидной стол, уже не робко, а так, как будто жил здесь всегда, и прямо к ней, проведя рукой с ярким кольцом на пальце по масленой тяжести волос… Тут вошёл старик, и Мона отвернулась, делая вид, что занята чем-то у плиты. «Кофе», — бросил старик, и Мона пошла за водой — наполнить эмалированную кастрюлю из отводной трубы с крыши; вода булькала, стекая сквозь угольно- чёрный фильтр. Эдди со стариком сидели у стола, пили чёрный кофе, ноги Эдди широко расставлены под столом, колени напряжены под выцветшей джинсовой тканью. Улыбался, жестикулировал, торговал у старика «шкоду». Мона вспоминала, как он всё гнул свою линию. Он, мол, берёт тачку, если у старика есть на неё лицензия. Старик встаёт, роется в ящиках. Глаза Эдди снова нацелены на неё. Она вышла за ними во двор и смотрела, как он усаживается в потрескавшееся виниловое седло. Выстрел из выхлопной трубы вызвал бешеный лай чёрных собак старика. Едкий, сладковатый запах выхлопных газов от дешёвого спирта, и рама дрожит между его ног.
Мона смотрела, как он позирует между двумя чемоданами. Как же сложно совместить эту сегодняшнюю картинку с тем, почему на следующий день она уехала вместе с ним в Кливленд на той самой «шкоде». У «шкоды» было маленькое встроенное радио, которое на ходу заглушал мотор, но его можно было слушать тихонько ночью в поле возле дороги. Настройка не работала, так что приёмник ловил всего одну станцию — призрачную музыку с какой-то одинокой вышки в Техасе. Стил-гитара то звенела, то растворялась в ночи. А она чувствовала свою влагу, прижимаясь к его ноге, и жёсткую сухую траву, которая щекотала ей шею.
Прайор поставил её голубую сумку в белый вагончик с полосатой крышей. Мона полезла следом, слыша слабые испанские голоса из наушников кубинца-водителя. Потом Эдди запихнул ей под ноги свои чемоданы, и они с Прайором тоже сели. И покатили к взлётной полосе сквозь стену дождя.
Самолёт оказался совсем не таким, какие она знала по стимам, изнутри он совсем не походил на длинный роскошный автобус с рядами кресел по сторонам. Самолёт был маленький, с заострёнными хрупкими крыльями и такими окошками, что казалось, будто машина всё время косит глазами.
Поднявшись по металлической лестнице, Мона попала в округлое помещение с четырьмя креслами и однообразным серым ковром повсюду: и на потолке, и на стенах тоже, — всё чистое, холодное и отчуждённо серое. За ней вошёл Эдди и сел с таким видом, будто ежедневно это проделывал, — распустив галстук и вытянув ноги. Прайор нажимал кнопки у двери. Дверь со вздохом закрылась.
Мона взглянула в узкое, в каплях воды окошко на огни взлётной полосы, отражавшиеся в мокром бетоне.
«А сюда ехали на поезде, — подумала она, — от Нью-Йорка до Атланты, потом пересадка».
Самолёт задрожал. Ей послышалось, как, оживая, что-то проскрипел фюзеляж.
Пару часов спустя Мона ненадолго проснулась в затемнённой кабине, — оказывается, заснула, убаюканная протяжным гулом реактивного двигателя. Эдди спал, полуоткрыв рот. Возможно, Прайор спал тоже, а может, он просто сидел с закрытыми глазами — она не знала.
На полпути в сон, который на, следующее утро она уже не смогла вспомнить, ей почудились звуки того техасского радио — тающие стальные струны, вибрирующие, словно боль.
Глава 9
Лечь на дно
Джубили и Бакерлоо, Сёркл и Дистрикт. Кумико рассматривала маленькую глянцевую карту Лондона, которую дал ей Петал, и зябко ёжилась. Холод, исходивший от бетона платформы, проникал даже сквозь подошвы ботинок.
— И старая же она, чёрт побери, — рассеянно сказала Салли Ширс.
В её линзах отражалась закругляющаяся к потолку стена в чехле из белой керамической плитки.
— Прошу прощения?
— «Труба»…
Новый клетчатый шарф был завязан у Салли под подбородком, и с каждым следующим словом изо рта у неё белым облачком вылетал пар.
— Знаешь, что меня мучает? То, как иногда прямо у тебя на глазах на станции наклеивают новый слой плитки, не сняв сперва старую, или просверливают дыру в стене, чтобы провести какие-нибудь провода. Тогда видишь все эти наслоения плитки…
— Да?
— Но ведь станции всё сужаются и сужаются, так? Это как сужение вен…
— Да, — с сомнением сказала Кумико, — я понимаю… Салли, а мальчики вон там… Что означают их костюмы?
— Это Джеки. Их ещё называют Джеки Дракулы.
Четверо Джеков Дракул нахохлились, как вороны, на противоположной платформе. На них были неприметные чёрные дождевики и начищенные армейские ботинки со шнуровкой до колен. Один из них повернулся, обращаясь к другому, и Кумико увидела, что волосы у него стянуты назад и заплетены в косичку, перевязанную маленьким чёрным бантом.
— Повесили его, — сказала Салли, — после войны.
— Кого?
— Джека Дракулу. После войны здесь одно время практиковали публичные казни. От Джеков тебе лучше держаться подальше. Ненавидят любых иностранцев…
Кумико с радостью вызвала бы Колина, но модуль «Маас-Неотек» был запрятан за мраморным бюстом в той комнате, куда Петал подавал еду, а тут ещё подошёл поезд, ошарашив её архаичным перестуком колёс по стальным рельсам.
Салли Ширс — на фоне залатанной изнанки городской архитектуры, в её стёклах отражается путаница лондонских улиц и переулков, помеченных в каждую эпоху экономикой, пожарами, войнами…
Кумико, уже совершенно запутавшись, где они, собственно, находятся после их с Салли трёх поспешных и, на первый взгляд, совершенно случайных пересадок, безропотно позволяла тянуть себя из такси в такси. Они выскакивали из одной машины, ныряли в двери ближайшего универмага, чтобы воспользоваться первым попавшимся выходом на другую улицу и сесть в другое такси.
— «Хэрродз»[9], — сказала Салли, когда они поспешно пересекали богато украшенный зал, высокий потолок которого подпирали колонны из белого мрамора. Кумико щурилась на толстые красные ломти вырезки и бараньи ноги, разложенные на многоярусных мраморных прилавках, предполагая, что всё это пластиковые муляжи. Потом — снова на улицу. Салли подзывает очередное такси.
— «Ковент-Гарден»[10], — бросает она шофёру.
— Прости, Салли, но что мы делаем?
— Заметаем следы. Теряемся.
Салли пила горячий бренди на веранде крохотного кафе под припорошенной снегом стеклянной крышей. Кумико пила шоколад.
— Мы потерялись, Салли?
— Да уж. Во всяком случае, я на это надеюсь.
Кумико подумала, что сегодня Салли выглядит старше: возле губ залегли морщинки усталости или напряжения.
— Салли, а чем именно ты занимаешься? Твой друг спрашивал, по-прежнему ли ты отошла от дел?..
— Я — деловая женщина.
