— Не поднимайтесь, господин. — твердо сказала Кеея. — Лекарь сказал, что вам нельзя двигаться, пока зрачок вашего правого глаза не станет такой же величины, как зрачок левого — хотя у вас такие черные глаза, что я не знаю, как он может увидеть разницу.
— Как я сюда попал?
— Вас доставил меджай Квар. Он сказал, что вас нашли высоко в горах в Великом Месте, в утро после ужасных дождей. Рядом с вами стоял юный царевич, — так сказал Квар. Он и позвал людей, но когда до вас добрались, он уже исчез. Вы лежали так тихо, говорил Квар, что все уж думали, что вы мертвы. Никто не знает, как вы сумели выжить в ужасном наводнении.
Семеркет поднес руку ко лбу и нащупал повязку.
— Где Ненри?
Кеея печально опустила глаза.
— Увы, мой господин, он в Доме Очищения. В нашем доме траур.
Дознаватель сел, несмотря на предостережение девушки:
— Moй брат мертв?
Она приложила палец к губам.
— Нет, мой господин. Пожалуйста, лягте, или лекарь очень на вас рассердится. Ваш брат сопровождает тело своей жены к бальзамировщикам.
— Его жены…
Семеркет наморщил лоб, и его прострелила боль от раны.
Кеея смочила тряпку и поднесла к его лицу.
— В подвале произошел несчастный случай, — пояснила девушка, и при этих словах в глазах ее мелькнул странный удовлетворенный блеск. Она непроизвольно поднесла руку к уху, потерявшись в своих мыслях. Потом слегка потрясла головой, и ее голубые сережки засверкали на свету.
— Нож, — опустив глаза, промолвила служанка. — Это очень печально.
Семеркет снова сел, чтобы задать новые вопросы, но боль в голове стала такой сильной, что он только вздрогнул и лег снова.
— Вот видите, почему лекарь велел лежать тихо? — лукаво проговорила Кеея и снова укрыла его одеялом. — А он очень хороший лекарь — из дворца! Поэтому вы должны делать то, что он велит. Вообще- то, сегодня вы и сами не пожелали бы выходить в Фивы. Это не очень счастливое место.
Она палила ему в чащу воды и поднесла к его губам.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Семеркет и сделал глоток. — Что случилось?
— Да ведь там повсюду воины! Они арестовали столько народу, что, говорят, внешний двор великого храма Амона превратили в тюрьму, чтобы можно было держать всех этих людей.
То, что чиновник никак не мог вспомнить, внезапно всплыло в его мозгу и ударило его наотмашь. Заговор!
— Фараон! Что с ним случилось? Скажи!
— Ах, мой господин, это так трагично. Кто захотел бы жить в такие времена? Рассказывают просто невероятные истории…
— Просто скажи мне, Кеея!
— Судя по словам твоего брата, жены его величества окружили фараона в гареме. Царица Тийя взяла кинжал и…
Грохот в голове Семеркета стал слишком сильным, и слова служанки потонули во внезапном реве в его ушах. Он снова потерял сознание.
Когда Семеркет снова очнулся, был полдень. Брат сидел рядом с ним на полу, скрестив ноги, одетый в траурные серые одежды. Ненри казался каким угодно, только не горюющим, и энергично беседовал с двумя писцами, которые быстро записывали, пока он говорил.
Когда Ненри увидел, что брат очнулся, он жестом отпустил писцов, и те, кланяясь, попятились из комнаты.
— С возвращением, Семеркет, — сказал старший брат.
— Кто сейчас фараон? — спросил дознаватель.
Вопрос показался Ненри странным, он заморгал.
— Конечно, Рамзес III.
Семеркет вздрогнул. Ему что, приснился разговор с девушкой?
— Но твоя служанка сказала… По крайней мере, я думал, что она сказала…
— Он был ранен, Кетти. Но фараон все еще жив — и, между прочим, справлялся о тебе.
Ненри не смог удержаться от самодовольной ухмылки.
— Обо мне?
— Ты герой! Самый черный заговор в истории державы потерпел наудачу благодаря тебе.
Семеркет отмахнулся от слов брата.
— Тийя и Пентаура?
— Они под судом… Хотя Пентаура пытается всех убедить, что весь заговор был идеей только его матери. Но его это не спасет. Рамзес разъярен, как лев.
— А остальные… Пасер? Паверо? Ирой?
— Все они в тюрьме храма Диамет и ожидают суда — вместе с теми, чьи имена были в найденном тобой списке, — почти со всеми. В храме содержатся и их семьи. Вчера и сегодня воины являлись в их имения и забирали их семьи и слуг, которых тоже будут судить. Больше тысячи мужчин и женщин, скажу я тебе. И все они заперты в храме Амона.
Образ Найи вегал перед мысленным взором Семеркета. Она была среди этой тысячи и, вероятно, не помнила себя от ужаса.
— Ненри, ты должен мне помочь, — дознаватель попытался сесть, и снова все поплыло у него перед глазами. — Я должен как-то вытащить оттуда Найю…
— Ляг, Кетти. Хотя я не могу добиться, чтобы ее освободили, я позаботился, чтобы ее с ребенком поместили отдельно и чтобы храмовые повара готовили ей еду. Она будет питаться не хуже жрицы — а это значит, лучше, чем фараон.
Семеркет с облегченным вздохом снова лег. Потом опять встревожено посмотрел на брата.
— А с какой стати ты можешь отдавать такие приказы? Ты просто пытаешься меня успокоить?..
Он не договорил, увидев странное выражение удивленной радости на лице старшего брата.
— Кетти, — сказал Ненри, сглотнув. — Самая невероятная часть новостей — это я.
Чиновник молча уставился на него. Он никогда еще не видел своего брата таким восторженным.
— Ну?
Ненри сделал судорожный вдох:
— Вчера министр объявил меня новым градоправителем Восточных Фив.
Семеркет решил, что у него снова начались галлюцинации, и улегся поудобнее, чтобы подождать, пока спазм в мозгу пройдет. Но когда он вновь открыл глаза, брат все еще сидел с тем же самым удивленным выражением лица.
— А я и не знал, что у тебя есть еще один сын, которого можно продать, Ненри.
Старший не начал, как обычно, возмущенно протестовать, а лицо его не задергалось в обычных тиках и гримасах.
— Мой сын сейчас играет в моем саду, Кетти, — со спокойным достоинством сказал он. — Его усыновление Ироем аннулировано. Я стал градоправителем благодаря моей «чрезвычайной храбрости» при подавления мятежа. Как бы то ни было, я был писцом Пасера и знаю, как управлять городом Мое назначение всем показалось разумным.
— И, как я слышал, ты вдовец.
— Д-да… — проговорил Ненри, и Семеркет с облегчением увидел, как лицо брата снова задергалось в обычных гримасах. — Меритра, э-э… С ней произошло несчастье в подвале. Ужасное. Повсюду была кровь. Бедняжка…
— Кеея сказана, что в деле замешан нож.
— Да. Слуги были единственными свидетелями ее… неловкости.
