Симеркет вглядывался в лицо чужака. Действительно, фараон и иноземец имели физическое сходство, поначалу не бросающееся в глаза — тот же длинный, тонкий нос; водянистый взгляд, бледная кожа. И хотя заметно отросшие волосы и борода незнакомца поседели, было видно, что они того же красновато-коричневого оттенка, что и у всех Рамсессидов. Симеркет подумал, что человек этот скорее всего из ханаанской родни фараона.
Рамсес сделал глубокий вдох, чтобы заговорить, но вместо этого закашлялся. На лбу его выступили капли пота, он поднес к губам платок. Симеркет заметил тревогу, мелькнувшую в глазах Илайбера. Находившийся тут же камергер жестом велел слуге заменить фараону платок. В комнате царил полумрак, однако Симеркету показалось, что на платке осталось бледновато-розовое пятно. Раб поспешно выполнил приказание. Илайбер наполнил вином кубок и поднес к губам фараона.
Сделав глоток, фараон откинулся на позолоченном троне и вытер свежим платком бровь.
— Теперь, — голос фараона окреп, — ты, конечно же, захочешь спросить моего брата о письме, которое держишь в руках.
Симеркет кивнул.
— Каким образом оно попало к вам, господин? И когда?
Илайбер ответил — медленно, словно взвешивая каждое слово:
— Две недели назад в Ханаан вошел из Вавилона караван. Ваш Рэми передал это письмо хозяину каравана и попросил отвезти его в Египет или передать другому купцу, который бы это сделал.
По-египетски Илайбер говорил. Вот только голос его был таким низким и так странно звучал, что Симеркету пришлось следить за его губами, чтобы понять, что он говорит.
— Люди у нас знают, что я двоюродный брат фараона. Должен сказать, это не всегда мне помогает — но письмо было передано мне, и ваше имя мне знакомо: матушка фараона мне тетка, и я от нее знаю, что вы спасли моего брата от заговорщиков. Вот я и поспешил сюда, зная о расположении к вам его величества.
Симеркет не мог скрыть разочарования.
— Значит, вы не видели мальчика?
Илайбер отрицательно покачал головой.
— Но он жив? Этот человек его видел?…
— Он сказал только, что он очень болен — ранен в голову.
— Он не сказал, где можно найти Рэми?
— Здесь я могу быть вам более полезен. Человек этот сказал мне, что встретил мальчика на окраине Вавилона, в оазисе возле разрушенного поместья, и палкой нарисовал в пыли очертания Этеменанки, Вавилонской башни…
Симеркет наклонил голову, не будучи уверенным в том, что расслышал правильно:
— Этеменанки, господин?
Илайбер сделал паузу.
— Да, дьявол Бел-Мардук жил в зиккурате в самом центре Вавилона. Человек взял палку и…
Слово «дьявол» удивило Симеркета, и прежде чем успел проконтролировать себя, он переспросил:
— Дьявол?
Бел-Мардук — так вавилоняне называли бога, которого египтяне именовали Амун-Ра. Но никогда прежде Симеркет не слышал, чтобы отца вселенной называли дьяволом! В святотатстве Илайбера ему почудилось почти сверхъестественное оскорбление. Он быстро сделал в воздухе священный знак.
И тут вступил фараон:
— Илайбер так поклоняется безымянному богу пустыни, что ревнует ко всем другим богам и считает их или демонами, или дьяволами, или мошенниками. Не обращай внимания, его религия — это еще одна семейная болезнь, которую я должен терпеть.
Илайбер снисходительно улыбнулся; было ясно, что это их давний спор, который оба вели добродушно. Ханаанец продолжил:
— Как я сказал, человек нарисовал на песке очертания зиккурата и провел вокруг него круг — я предположил, что это городские стены. Две волнистые линии по обеим сторонам были, конечно, Тигром и Евфратом. Затем человек взял палку и указал на верхний левый край Этеменанки, за пределами круга, но между двумя реками. Я думаю, он имел в виду, что ваш Рэми может быть обнаружен к северу от Вавилона, в долине реки.
— Хозяин каравана не сказал вам… была ли с ним женщина?
— Он сказал, что было много женщин и много мужчин — но все они погибли, их убили…
Симеркет внезапно почувствовал головокружение, и ноги его словно отделились от тела. В глазах потемнело.
— Дайте ему стул! — приказал фараон, и слуги бросились выполнять его приказание.
— Не надо! — слабо запротестовал Симеркет. С трудом он заставил себя удержаться на ногах и выровнять дыхание. После короткого мгновения он снова обернулся к Илайберу:
— А эти исины, — спросил он, — кто это?
Ответил не Илайбер, а фараон:
— Племя в Месопотамии. У Египта с ними хорошие отношения, мой отец считал, что у них есть все к тому, чтобы встать у трона. Конечно, это было до вторжения эламцев.
Симеркет продолжил:
— А Менеф — кто он такой? Это ведь египетское имя?
Фараон утвердительно кивнул:
— Это наш посол, его перед смертью назначил мой отец. — Он бросил на Симеркета странный взгляд. — Я уже послал ему специальную депешу, в которой распорядился, чтобы он помог тебе найти друзей по прибытии.
Потребовалось несколько мгновений, чтобы слова Рамсеса проникли в затуманенный и растревоженный мозг Симеркета. Он удивленно поднял голову.
Рамсес кивнул, подтверждая свои слова.
— Я назначил тебя моим особым посланником к их новому эламскому царю и подготовил также документы на вольную твоим друзьям. Твои жена и друг могут вернуться в Египет, когда пожелают.
К своему удивлению, Симеркет увидел, что на лице фараона появилось виноватое выражение — довольно странный знак для правителя.
— Я должен был освободить их сразу после смерти отца, — вздохнул Рамсес. — Это было единственное, о чем ты просил. Но судебный процесс… похороны… Я думал, дело может потерпеть. Я ошибся. Единственное, на что я надеюсь, это что они еще живы и смогут воспользоваться своей свободой.
Видя замешательство Симеркета, Рамсес добавил:
— Когда Илайбер вернется в Ханаан, ты поедешь с ним на север под моей защитой. От того места, где живет его семья, до Вавилона расстояние невелико.
— Могу я спросить? — Симеркет снова нервно сглотнул, прежде чем смог продолжить. — Могу я спросить, когда уезжает господин Илайбер?
— Через день, — ответил Илайбер, — на рассвете. Королевская галера отвезет нас в Пи-Рамсес, а оттуда мы поплывем на одном из моих кораблей по Большому Зеленому морю к Тиру.
Больше сказать было нечего. Безвольно опустив руки, Симеркет собрался уходить. До отъезда нужно было сделать тысячу дел. Но фараон поднял руку, задерживая его.
— Я должен поговорить с Симеркетом лично, — коротко объявил он.
Илайбер молча поднес пальцы к губам и сделал жест, будто целует землю.
— До ста лет, — произнес он традиционное благословение фараону, пятясь из комнаты.
Когда и остальные слуги растворились в прилегающих покоях, Рамсес поднялся со своего места.
— Следуй за мной, — приказал он Симеркету.
Прихватив керосиновую лампу, Рамсес освещал ею извилистые залы без окон, по которым они шли. Вскоре они оказались у какой-то двери, которую им отворили стражники. В комнате на подставке стоял огромный макет города. Он занимал почти всю комнату.
