— За что тебя? Драка?
— Нет, какое!.. Регистрация не была.
— А, в рейд попал?
— Нет, в бюро. Там началась всякая, такая… катава-силия… Бухты-барханы…
— Чего?
— Шум-шмум. — Я вспомнил шофера. — Разговоры, карточки… Зачем фотоаппарат, кассеты…
— И всё? Отпустят, — уверенно сказала она. — Проверят и выгонят. У меня тоже прописка просрочена, вот менты и выловили…
— И что делали?
Она подкинула снизу груди:
— Ничего. Сижу, жду, когда бабло подвезут. Сестра должна приехать к вечеру из Холмогор, бабки привезти, чтоб этим проклятым гадам пасть заткнуть… А пока вот с утра посадили… до денег, сказали, будешь сидеть…
— Разбойный приказ, одним словом, — подал реплику старик и приподнял шляпу: — Самуил Матвеич!
Он был одет в потертый клетчатый пиджак и тёплую ковбойку, на лице — костяные очки; скрюченно- неподвижными пальцами он трогал синь в подглазье.
— Чей приказ? — не понял я.
— Раньше сие заведение называлось Разбойный приказ. А еще раньше — Разбойная изба. Сидка главных разбойников.
Тут я вспомнил:
— Да, Пётр Большой, Гроссе, знаю… Приказы… Учили.
— Нет, батенька, Разбойный приказ был еще при деде Петра… И до него… Заведовал разбоями, грабежами, палачами, тюрьмами… Потом сыск назывался…
— А вы почему тут? — спросил я, хоть и знал по фильмам, что в тюрьме такие вопросы задавать нельзя. Но это и не казалось настоящей тюрьмой — скорей как в очереди к врачу.
— Видите ли, обстоятельства…
Алка поправила лифчик, подбросив снизу руками груди:
— Он в киоске газетном тут работает, у него иногда пакеты с травой ребята оставляют… Ну и… что-то не срослось с ментами…
— О нет, нет! — запричитал старик, а баба рявкнула на него:
— Чего нет-нет? Да-да! Марихуана, а что же? Марь-Иванна!
— Но они говорили, что это тибетский сбор трав, от кашля… календула… простуда…
— Ага, тибетский сбор с краснодарских гор…
— Я не знал.
— Всё ты знал.
Значит, это дилер. Алка спросила меня:
— Слушай, дружок, а ты там, у себя в Германии, по борделям ходишь?
Я опешил:
— Я?.. Нет. У меня подруга Элизабет.
— А… а я думала… — разочарованно протянула она. — А цены не знаешь?
— Какие?
— Ну, на эти… на секс.
— А, — понял я. — Средняя — от 50 до 100 евро.
Алка удовлетворенно кивнула и восхищенно закатила глаза:
— Это что же, в день до штуки евро срубить можно?
— Зависит от вашей выносливости, мадам, — ядовито вставил старик, а я ответил:
— Нет, оттуда еще платить… комната, свет, отопление, телефон, налоги, профсоюзные сборы… По ZDF показывали.
— Что, и профсоюз есть?
Услышав, что да, сейчас открыли, «Гидра» называется, все проститутки платят в медицинскую и пенсионную кассы, она озабоченно посмотрела на меня:
— Сделаешь визу? Месяца на три?.. Приеду, отработаю и тебя не забуду — приходи хоть каждый день…
— Конечно, посмотрим… потому что почему нет… — уклончиво ответил я («да и нет не говорите»).
— Ручка есть, дедуль, бумажка? — спросила она у старика.
— Вот, прошу — хоть и обыскали, но книжку не забрали… И карандаш, если пишет. — Старик, обдавая меня острым затхлым запахом, малоподвижной рукой выволок из кармана древнюю записную книжку и вырвал из неё желтый листок.
Алка размашисто рассадила по нему значки.
— Вот мой телефон. Надо будет — заходи, — дала она мне разнокалиберно нацарапанные цифры. — А твой номер?
Я написал свой правильный телефон — пусть приедет, почему нет?.. Отведу её на Мариенплац, а там сама разберётся… Наши баварцы такие груди без внимания не оставят, грудь для баварца — важнее пива.
— Отлично, Фредя! — Она спрятала бумажку куда-то за пояс юбки. — Можешь и ночевать у меня, если чего… Ты где остановился? В гостинице? Там дорого, наверно, я тебе комнату задёшево сдам, в одной ты будешь, в другой — я… Я две комнаты снимаю…
Старик усмехнулся:
— Под крики и стоны клиентов не очень-то и уснёшь.
Алка вспыхнула:
— Никаких криков! Дом сталинский, стены — во, в пять хуев толщиной, — она показала руками отрезок в метр, — еще твои немцы строили… — а на мой вопрос, какие такие мои немцы и что они строили, старик пояснил:
— Она имеет в виду — военнопленные, немцы, после войны. Да, что при Сталине построено — до сих пор прочно стоит, спросом пользуется… И мой номер запишите, у меня тоже две комнаты, милости просим. Так, дай бог памяти… Пять… Пять… Потом три двойки… Тридцать девять в конце… улица Нежданова, 58, киоск напротив дома. Я или дома, или в ларьке… Видно, что вы — учтивый и вежливый молодой человек, не то что этот Юрка-быдло… Оставь, говорит, Самуилыч, пакет до вечера, таскать с собой неохота, вот тебе 1000 рублей, вечером — столько же… расплачусь при заборе…
— На каком заборе? — не понял я.
— Ну, когда забирать придут. А забрали — меня: явились менты, пакет вскрыли — там пахучий цветок какой-то… весы у них с собой были…
— Да не заливай! Прекрасно ты знал, что в пакете!.. Первый раз, что ли?
— Да я… 50 лет в библиотеке проработал… интеллигентный человек… нужда заставляет…
— Это ты ментам лапшу вешай, мне-то чего заливаешь? — Алка взвилась возмущенной грудью. — Я сама у тебя как-то экстези брала!
— Это ментоловые таблетки, что ли? — сделал заинтересованное лицо старик.
— Хрен там ментоловые! Экстези! Ты еще пошутил — мол, меняю на виагру…
Старик обидчиво подтянул губы:
— Мне, слава богу, виагра пока не нужна…
— Как же!.. Барыга старый!
— Не раздражай меня! Я хоть и незлобивый, но тоже могу укусить…
А мне под их ласковую перепалку стало думаться вдруг, какие все-таки русские люди — простые и легкие в контактах: угощают пирожками, дают адреса, телефоны, приглашают в гости… А как по-доброму, по-человечески они говорят друг с другом!.. Антоша — с толстым капитаном, капитан — с полковником, с сержантом… По-доброму, по-домашнему, по-родному… Тут нет дистанции, всё запросто, любой может
