— Ничего не помните?..
— Нет.
— Вас, пьяного в слюни, привёл ночью какой-то вдребезину пьяный старик, вы здесь буянили… куражились, что у вас зубы голубые, что ваш дедушка у Наполеона служил… Мы уже милицию хотели вызвать, но старик увёл вас в номер…
— И… что старик?
В трубке помолчали.
— Это вам лучше знать, что вы там с ним до утра делали…
— Он что, тут… ночевал-ночал? — испугался я, поглядывая на смятую постель.
— Не знаю, меня тут не было… Дежурный всё это рассказал. Двенадцать скоро.
И трубку повесили.
Этого еще не хватало! Буянил, старик… Я на всякий случай осмотрел себя в зеркале — никаких следов… Где номер Самуиловича?
Кое-как разобравшись с проклятыми нулями, гудками, отключками, я сумел позвонить старику. Никто не взял трубку. В ларьке, наверно.
Я кое-как влез в душ, пытаясь понять, что мне сейчас делать. Пил кислую воду из-под душа — и от воды опять кружилась голова. Тянуло лечь, замереть, исчезнуть…
Если Иван в сказках водку пил, то ясно, почему ему с печи слезать не хотелось… Я бы тоже сейчас заприлёг бы… Интересно, была ли эта водка опыленной или нет?.. И почему я голый?.. И не надругался ли как-нибудь надо мной старик, пока я спал?.. Он всё страшные вещи рассказывал… кровоядец в ушанке… кадки на балконе… Роза с берёзы… Клементинович… Нет, зачем я ему нужен? Он же просил, чтоб Алка подругу привела… На гея явно не похож.
Алка! Вот кому надо позвонить!
Я быстрее зашевелился под душем, заспешил с полотенцем. Но куда я её приглашу без денег? Что скажу? Что мне нужно по деламвмилицию?.. Зачем ей звонить, пока нет денег и ничего не известно?.. Klar? Klar und logisch![26]
Сейчас бы горячее — чай или кофе — тоже не помешало. Давала же мне Бабаня с собой кипятильник, еще с войны у неё был, такой, как кулак, я не взял… А вот пригодился бы.
На столе открыта папка… А, Исидор оставил. Баснепись… Или песнепись?.. Я присел за стол, полистал… С трудом начал читать…
Всё должно принадлежать всем. Счастье всех является счастьем каждого, а несчастья будут общими. На таких условиях был снаряжен корабль.
И он поплыл. С виду величествен, огромен и крепок. Пассажиры постоянно латают и красят его. И на первый взгляд кажется, что на нем кипит жизнь и всего всем достаточно. Но если присмотреться внимательнее, обнаружится, что всё есть только у тех немногих, кто несет бесконечную вахту на капитанском мостике, отдает приказы, не спит, не ест, а только печется денно и нощно о благе корабля.
Всё, или почти всё, есть и у тех, кто охраняет корабль и зорко следит за тем, чтобы всё распределялось «по справедливости», то есть так, как прикажут с капитанского мостика, ибо только там совершенно точно известно, что в каждый конкретный момент следует считать справедливостью.
Весьма многое есть и у тех, кто всем этим заведует где-то там, в складах и трюмах. Немало остается и на камбузе. Кое-что есть и у тех, кто продает то, что осталось от всего, тем, у кого ничего нет, но для которых, по идее, всё должно быть, ибо ради них был осуществлен проект.
Те же, у кого ничего нет, терпеливо стоят на палубах в очередях за тем, что осталось от всего. Но остается очень мало, почти ничего. И вот за это ничего идет вечный бой — покой дуракам только снится, да и то не всегда, если повезёт.
И блуждает корабль дураков по морям и океанам, игрушка бурь и ветров. Несмотря на вечную морскую болезнь, дуракам весело — на то они и дураки, чтобы пировать во время чумы. Им мнится, что они обладают большими богатствами; им грезится — они за крепкой стеной, корабль непотопляем; им мечтается — всё будет хорошо; они делают вид, будто не знают, что обреченный корабль уже покинут жирными и хитрыми крысами, которые от века знают цену жизни и смерти.
Пираты, контрабандисты, рыбаки, пограничники — все шарахаются от корабля дураков, зная по опыту, что глупость заразна, как холера, и что нет ничего страшнее дурака злого и опаснее дурака доброго, особенно если они вместе несут вахту и молятся так истово, что весь корабль содрогается от громких ударов их бесстыдных лбов о капитанский мостик. За этими ударами почти не слышно сигналов SOS, которые упорно выстукивает одинокий радист в своей крошечной радиорубке.
Эта баснепись мне понравилась. Это такая анархическая проза… Страна-имитант, псевдожизнь… Да, но тут — протесты, в папке — фашистские нашивки и эмблемы, а под столом — рюкзак с листовками… Не опасно ли?.. А если КГБ?.. Князева дружина? В ГУЛАГ, погулять?..
Но текст мне понравился.
И я уже даже начал набрасывать по-немецки начало перевода: «Allen soll alles gehoren. Das Gluck aller wird das Gluck eines jeden, das Ungluck aber wird allgemein sein. Unter dieser Devise wurde das Schiff ausgerustet. Und es stach in See. Von au?en betrachtet…»
Но вот опять телефон! Не дают покоя…
Портье сообщил, что ко мне милиция пожаловала, ждет меня внизу, а в голосе было много забористой, задористой злорадости. О! Опять?
— Кто?..
— Откуда мне знать? Конь в пальто!
— Ясно. Сейчас прихожу! — крикнул я и быстро стал одеваться, с сожалением поглядывая на перевод, где уже увидел неправильную запятую… Но надо идти, а то сами придут. А тут — листовки-фашистки, свастики, заплечных дел мешок…
В вестибюле портье настороженно показал на двери:
— На улице ждут!
Противный тип! Это он дежурил, когда шофер-монгол меня привез, и мы у входа стояли… Да, вчера фашисты, потом — пьяный старик в номере, теперь милиция…
Портье из-под бровей проводил меня крысиным взглядом, я тоже кончиками глаз следил за ним, пока шёл к выходу. Пусть. Пусть теперь в отчете пишет, что ко мне фашисты… и милиция, пень-пеньской… плевать!..
А, это сержант Пьянчуркин! Машет от машины рукой:
— Как самочувствие? Хорошо спали? Забыли, что к Майсурадзе надо ехать? Послал за вами. — Как близкого друга, сердечно приветствует он меня, жмет руку — сам он сегодня повеселее и, кажется, навеселе… и вином от него несёт покрепче, чем вчера… И от меня, наверно… А, ужас! Идиот, я же забыл почистить зубы!
Это привело меня в шок, потому что мама говорила: худшее, что может с человеком случиться, — это если он утром не почистит зубы и целый день будет ходить с противным ртом…
— Подождите, я что-то забыл!
И я кинулся обратно в номер, под язвительное от портье: «Что, важную вещь забыли?» — где долго чистил зубы, вспоминая бойскаутский лагерь, где я потерял зубную щётку и месяц не чистил зубы, пока не приехала мама и, узнав об этом, не повела меня прямо к лагерному психиатру, как будто у психиатра были в продаже новые зубные щётки… щубные зётки…
Я был около машины, когда увидел, что сержант украдкой что-то пьёт. Вот на заднем сиденье —
