Камбон в эксклюзивных раппортах и колоритах. Он имел ширину всего в 72 сантиметра, как его и выделывали в старину, а края его были настолько аккуратны и прочны, что обрабатывались только нарядной тесьмой.
Тесные связи, которые Габриель поддерживала с Англией в области моды, проявились и иным образом. Так, в мае 1932 года она добилась, чтобы герцог Вестминстерский уступил ей обширные апартаменты на Гросвенор-Скувер в Лондоне, заново отделала их, затратив огромные деньги, и устроила многодневное благотворительное дефиле 130 моделей, выполненных исключительно из английских тканей и представляемых женщинами из высшего лондонского общества. По свидетельству «Дейли мейл» от 14 мая, посмотреть на представление приходили по 500-600 человек ежедневно, и среди них – множество предпринимателей, берущих заказы на шитье. Многочисленные дамы приводили своих портних, так как коллекция не предназначалась для продажи, но Шанель разрешала копировать модели. Портреты англичанок, одетых в эти туалеты, появились в прессе многих стран. Так, фото леди Памелы Смит работы знаменитого американского фотографа мод, барона де Мейера, опубликовал знаменитый и авторитетный журнал «Харперс базар».
Итак, Габриель сумела наилучшим образом извлечь выгоду из своих отношений с Великобританией. Она не только черпала здесь идеи для создания шедевров, но и воспользовалась возможностью лучшим образом познакомить с ними весь мир. Гений Моды оказался вдобавок гением рекламы и связей с публикой!
Разумеется, автор дал бы весьма неполное представление об удивительном разнообразии творений Шанель, если бы поведал только о тех, которые были вдохновлены ее пребыванием по другую сторону Ла- Манша. Она не ограничилась дамскими костюмами из твида и джерси, маленькими платьями для дневной поры, спортивной одеждой и свитерами. Шанель отказалась от своего детища – стиля garconne (короткое платье, «карандашные» силуэты) в пользу более женственных нарядов. Именно в создании вечерних платьев с наибольшей легкостью проявилась ее творческая фантазия. В них она обильно использовала прозрачные материалы вроде тюля и кружев, подчеркивала изящество воздушных юбок при помощи хорошо подогнанных корсажей, воскресила вуали и вуалетки бель-эпок – и всему этому были присущи смелость и строгость, которые навсегда останутся отличительным признаком ее творений.
С тех пор как она взяла внаем особняк на рю Фобур-Сент-Оноре, даже в период своей связи с герцогом Вестминстерским Габриель периодически устраивала там приемы и празднества, приуроченные к каким- нибудь датам. Вот как о том отозвался ее друг Анри Бернштейн в хронике журнала «Вог» за 1930 год: «Дважды обедали и танцевали у нашей знаменитой, восхитительной и дражайшей Габриель Шанель посреди волшебного и бесконечного отражения зеркал, роскоши лакированной мебели, в белом неистовстве бесчисленных пионов – это были изящные, веселые и волнующие празднества на зависть тысячам завистников (которые не могли быть в числе приглашенных, несмотря на обширные пространства залов особняка на рю Фобур-Сент-Оноре). Воистину это были великолепные празднества, где длинное платье сообщало танцу танго патетическую грацию».
В эту же самую эпоху, в течение лета 1930 года, Габриель часто наезжала из «Ла Паузы» в Монте- Карло, где встречалась с Дмитрием. Последний представил ей Сэма Голдвина – знаменитого голливудского продюсера, давно мечтавшего с ней познакомиться. Сэму Голдвину, настоящее имя которого было Самуил Голдфиш, было 46 лет; он родился в Варшаве в семье ярмарочного торговца, как и Габриель, и рано эмигрировал в Соединенные Штаты, где поначалу зарабатывал на жизнь ремеслом коммивояжера перчаточной фабрики. Но в 1910 году, в возрасте 26 лет, он вместе со свояком Джессом Ласки основывает кинематографическое общество. Приняв участие в создании двух из восьми крупных американских компаний – «Парамаунт» и «М.G.М», – он теперь выступал как независимый продюсер и сотрудничал с «Юнайтед артисте». Сделавшись одним из самых могущественных персонажей в Голливуде, он брался только за очень важные поставки. Но ввиду экономического кризиса, который разразился в Соединенных Штатах вслед за печально знаменитым «черным четвергом» 24 октября 1929 года, кинематограф здесь потерял значительную часть аудитории. Чтобы поправить положение, Голдвин решил одеть звезд в платья от самой великой кутюрье своей эпохи – таким путем он надеялся вновь привлечь публику в кинозалы.
Итак, Голдвин предложил Шанель невероятный контракт – миллион долларов в год за приезд в Голливуд каждую весну и каждую осень. Вот как он объяснил свой шаг журналистке из «Кольерса» Лауре Маунт: «Это положит начало новой эре в кинематографе. Дамы пойдут в наши кинозалы по двум причинам: во-первых, смотреть фильмы и видеть звезд; во-вторых, видеть последние крики моды».
Однако Шанель, к великому изумлению Голдвина, считавшего, что против его предложения не устоять, весьма сомневалась, взвешивая все за и против. Миллион долларов? Это ее не впечатляет: ведь она – владычица империи, которая нанимает четыре тысячи работниц и продает ежегодно по самой дорогой цене 28 ООО платьев в Европе, Америке и на Ближнем Востоке…
Разумеется, эта поездка в США и миссия, с которой она туда направлялась, добавила бы ей рекламы. Но была ли у нее в том нужда? Практически не было ни одной состоятельной американки, которая не была бы ее клиенткой. Кстати, там, за океаном, поклонялись только парижской моде – достаточно было мельком взглянуть на самые знаменитые американские модные журналы, например «Харперс базар» или «Вог», чтобы убедиться в этом. Самые богатые клиенты покупали оригиналы моделей, те, кто чуть поскромнее, покупали за чуть меньшую цену точные копии, которые изготовлялись на месте. Кроме того, десяткам тысяч женщин продавались все более и более точные модели с конвейера.
В этих условиях знакомство еще более широких кругов с модами Шанель посредством кинематографа даст Габриель возможность продавать свою продукцию крупным американским предпринимателям – разумеется, без фирменного ярлыка, который сопровождал только оригиналы.
Но не были ли амбиции Голдвина чрезмерными? Ему хотелось одеть в костюмы от Шанель всех актрис, работавших для «Юнайтед артисте» – и не только на экране, но и в жизни. Потерпят ли звезды такую диктатуру? Ведь каждая из них считает, что ей как никому ведомо, что ей больше всего идет и что нравится ее зрителям. В общем, Голдвину и Шанель придется разыграть трудную партию. Известный художник по костюмам Эрте знает о том не понаслышке: за несколько лет до того, несмотря на свой великий талант, ему не удалось убедить знаменитую актрису немого кино Лилиан Гиш надеть платье, которое он создал для нее. После яростного спора со звездой ему пришлось покинуть Голливуд. Для Габриель испытание выглядело еще круче: не придется ли ей стать единственным костюмером всех звезд, работающих для Голдвина и «Юнайтед артисте» – и так сезон за сезоном, год за годом?
Нью-Йорк, апрель 1931 года. После долгих месяцев переговоров и уверток Габриель наконец решилась. Она села на пароход «Европа»; ее новой спутницей была наша старая знакомая Мися, оставленная супругом. Вместе с ними на борт судна погрузился целый батальон манекенщиц, ассистенток и портных, сорванных с насиженного места на рю Камбон. После нескольких дней, проведенных в апартаментах отеля «Уолдорф», Габриель оказалась на Центральном вокзале. На перроне ожидал специальный поезд-люкс, чтобы отвезти всю команду в Лос-Анджелес. Коко поразило, что и локомотив, и весь состав были выкрашены в белый цвет… Это был трогательный знак внимания продюсера: он был осведомлен о пристрастии, которое питала к этому цвету его гостья. Решительно все начиналось так хорошо… Они знают, что к чему, эти американцы! В поезде заняла места также ватага журналистов из-за океана, которая усердно налегала на икру и в особенности на настоящее шампанское, призванное скрасить им долгий – почти пять тысяч километров! – путь к цели. Хватив для смелости, они строчили в свои газеты самые восторженные статьи. С собою в путь не помнившая зла Габриель взяла и писателя Мориса Сакса. В 1928 году она
