собора Торкеля. Тот лично присутствовал на свадьбе, довольный тем, что ему удалось сделать для своего арендатора, потому что этот Гуннар был не очень пригожий малый и не мог предложить невесте богатый утренний дар. Настоятелю собора стало жаль и арендатора, и свои собственные доходы, поэтому он устроил так, что Гуннар все-таки смог жениться.
Когда-то, в трудную минуту, настоятель оказал помощь довольно богатому крестьянину по имени Тюргильс из Турбьернторпа, который пообещал отплатить сторицей, и теперь такой час настал — он должен отдать свою младшую дочь Гудрун за Гуннара из Редеберги. Это было выгодно всем. Тюргильсу не нужно было давать большое приданое, что пришлось бы делать, если бы он нашел для дочери лучшую партию. А Гуннар из Редеберги, в свою очередь, мог не заботиться об утреннем даре и, невзирая на бедность и внешнюю непривлекательность, женился на молодой миловидной девушке.
Настоятель собора считал, что всех осчастливил, особенно своего верного и покорного арендатора Гуннара, который сам никогда не нашел бы себе жену, способную нарожать ему детей. Гуннар хорошо справлялся с обязанностями арендатора и возвращал одолженное ему настоятелем в семикратном размере, а потому со стороны Торкеля было нелишним позаботиться о том, чтобы в его доме появились дети, которые потом будут работать в той же усадьбе, и ему не придется выгонять Гуннара, когда тот состарится один, без детей.
Таким образом, все были довольны. Кроме Гудрун, которая горько проплакала всю неделю, прежде чем ее заставили сказать «да» перед настоятелем и произнести обещания, которые вскоре нужно было выполнять.
Всеми, в том числе и церковью, супружество признавалось законным только после первой брачной ночи. Старшие женщины уже поведали Гудрун о страданиях и обязанностях молодой жены, и та в конце концов заткнула уши, чтобы не слышать обо всех этих ужасах.
Она слезно молила своего отца Тюргильса, чтобы он не отдавал ее за этого отвратительного человека, а позволил ей выйти замуж за другого Гуннара, который был третьим сыном в соседней усадьбе Лонгавретен. Молодые люди любили друг друга и страстно желали пожениться.
Но Тюргильс только рассердился и сказал, что ему это невыгодно, потому что усадьба Лонгавретен такого же размера, как и у него, и если соседи захотят соединить свои роды и пить пиво на свадьбе, то ему придется давать за невестой слишком большое приданое. А если он не сделает этого, его сочтут бесчестным. Это невозможно, и мольбы дочери тут не помогут. Только один раз отец попытался утешить ее, сказав, что девичьи капризы скоро забываются. Как только закричат ее первые малыши, она обо всем забудет.
Теперь Гудрун сидела в свадебном наряде за столом среди мужчин, которые напивались все сильнее и сильнее, а грубые шутки о брачной ночи, при которой все хотели присутствовать, каждый раз кололи ее, словно острые иглы. Когда она увидела, как ее будущего мужа, слюнявого и пьяного, хлопнул по спине один из гостей, делавший непристойные знаки, которые обозначали член, большой, как у коня, ее прошиб холодный пот и она стала молиться Деве Марии и просить о смерти, такой, которая не считалась бы самоубийством и грехом, но избавила бы ее от страданий. В глубине души она прекрасно понимала, что Матерь Божья никогда не исполнит столь греховную просьбу, что надежды больше нет, что скоро она будет осквернена слюнявым стариком и что ей останется только послушно раздвинуть ноги, как учили ее замужние женщины.
Но когда Гудрун увидела заходящее солнце, Божья Матерь вдруг явственно заговорила с ней. С диким криком девушка вскочила на стол, преодолела его одним широким прыжком и оказалась у двери, вырвалась наружу, и, подобрав одежды, бросилась бежать со всех ног.
Прошло некоторое время, прежде чем пьяные гости за столом поняли, что произошло; многие просто не заметили, что невеста убежала. Но теперь они собрались с силами и, нетвердо ступая, побрели на поиски Гудрун, а кто-то при этом закричал: «Украли невесту! Невесту украли!»
Тогда пьяная толпа вернулась назад, чтобы взять мечи и копья и неуклюже оседлать лошадей, в то время как расстроенные женщины смотрели вослед Гудрун, которую еще было видно на дороге, ведущей в Скару.
По этой же самой дороге неспешно ехал Арн. У него бурчало в животе от голода. Он не торопился, поскольку понял, что ночь будет темной и безлунной и нужно искать ночлег, а в Арнес он попадет только к полудню следующего дня.
И тут перед его глазами появилась девушка в разорванной одежде, с безумным взглядом, в отчаянии простирая к нему руки. Он остановил лошадь и уставился на нее, не в состоянии ни понять того, что он видит, ни дружелюбно поприветствовать ее.
«Спаси меня, спаси меня от бесов!» — закричала она и без чувств упала на землю под копыта его коня.
Арн осторожно и испуганно спешился. Он ясно видел, что его ближнему грозит беда, но как он может спасти девушку?
Он сел рядом с маленьким горячим женским телом и протянул руку, чтобы погладить девушку по красивым каштановым волосам, но не осмелился. Тогда она взглянула на него и встретила его взгляд; ее лицо просияло от счастья, и она стала несвязно говорить о его добрых глазах, о том, что Пресвятая Дева послала ей ангела-спасителя и еще о чем-то, что заставило его заподозрить, что она потеряла рассудок.
В таком положении и нашли пьяные, разъяренные участники свадебного пира сбежавшую невесту и ее похитителя. Мужчины, которые первыми спрыгнули с лошадей, прежде всего вцепились в Гудрун, которая душераздирающе закричала. Ее связали по рукам и ногам, а рот завязали платком. Двое держали Арна, заведя ему руки за спину и заставив наклонить голову. Он не сопротивлялся.
Тут появился жених, Гуннар из Редеберги, и ему протянули меч, ибо по закону он имел право убить похитителя своей невесты. Увидев занесенный меч, Арн мягко попросил о том, чтобы ему позволили помолиться, и преследователи, тяжело пыхтя, сочли, что нельзя отказать ему в этой христианской милости.
Когда Арн опускался на колени, он не чувствовал страха, только удивление. Разве только для этого Бог сохранил ему жизнь, чтобы его безвинно убила пьяная толпа, считавшая, очевидно, что он хотел причинить женщине зло? Это было слишком глупо, чтобы быть правдой, и поэтому он молился не за свою жизнь, а о том, чтобы разум вернулся к этим несчастным братьям, которые, находясь в заблуждении, собирались совершить тяжкий грех.
Он, должно быть, выглядел очень жалко, стоя на коленях и молясь, как все думали, о своей жизни, которая скоро оборвется, — юнец с пушком на щеках, одетый в потертую коричневую рясу и со следами монашеской тонзуры на голове. И тогда кто-то начал молиться за Арна в надежде, что поможет несчастному. Кто-то другой сказал, что не будет мужественным поступком просто убить беззащитного монашка, нужно, по крайней мере, дать ему меч, чтобы он мог защищаться и умереть, как мужчина. Вокруг послышался одобрительный гул, и Арн вдруг увидел, как на траву перед ним упал неудобный короткий скандинавский меч.
Он долго благодарил Бога, прежде чем взять меч, потому что он понял, что останется в живых.
Настоятель собора Торкель из Скары подошел так близко, что мог четко видеть все происходящее, и то, что он увидел, или ему показалось, что увидел, имело впоследствии большое значение.
Ибо когда Гуннар из Редеберги бросился вперед с поднятым мечом, чтобы быстрее покончить с тем, кто испортил его свадебный пир, он обнаружил, что рубит воздух. Гуннар не понимал, что происходит, ведь он не считал себя сильно пьяным.
Он снова ударил, не попав в цель, а потом снова и снова.
Арн видел, что человек перед ним беззащитен, и догадался, что это связано с опьянением. Тем лучше, подумал он, потому что тогда сам он не причинит вреда ближнему своему.
Однако для Гуннара из Редеберги все происходящее казалось кошмаром. Его гости начали потешаться над ним. Как бы Гуннар ни наносил удары, этот проклятый демон — а это, скорее всего, был демон, — не обращаясь в бегство, всегда оказывался где-то в другом месте.
Арн спокойно кружил в обратную сторону, держа меч в левой руке, потому что брат Гильберт всегда говорил, что такой удар отразить труднее всего. Но ему и не нужно было это делать, хватало того, что он все время находился в движении; он рассчитывал, что этот немолодой человек скоро устанет и сдастся и
