перешел прямо к делу, сказав, что хочет услышать, почему небогатые люди намерены принести служителям Господа столь ценный дар. Понять его было непросто, ибо он произносил много церковных слов, которые обычно говорят священники.
Гуннар, который должен был говорить от их имени, смутился, и Гудрун тут же взялась за дело сама, при этом жених ничуть на нее не рассердился. Она рассказала отцу Генриху, как с последней в жизни надеждой обратилась к Пресвятой Деве, и как ей был послан избавитель в лице маленького монашка, и как случилось так, что она и ее любимый теперь могут жить вместе до конца своих дней.
Сперва приор слушал очень внимательно, иногда задавая вопросы, значения которых Гудрун не понимала. Вскоре почтенный старик просиял от счастья, которое, казалось, исходило из глубины его души. Он иногда кивал, словно в подтверждение своих мыслей, а потом прочел молитву на чужеземном языке.
Затем он послал за огромным монахом, грязным и потным, который осмотрел лошадей, выражая то одобрение, то явное неудовольствие, а потом принялся что-то объяснять приору на непонятном языке.
— Благослови вас Господь за ваш щедрый дар, — сказал отец Генрих, а они напряженно следили за тем, как монах-великан подошел к кобыле, взял ее за недоуздок и стал ласково с ней разговаривать. Статный жеребец, казалось, его совершенно не интересовал.
— Ваша жертва велика, ваше желание подарить нам большую часть того, что у вас есть, заслуживает уважения, — продолжал отец Генрих. — Но мы можем принять только кобылу, а жеребец не может сослужить нам никакой службы. Однако вы не должны воспринимать это как пренебрежение, дар ваш уже принесен, и, возможно, Матерь Божья смилостивилась над вами, посчитав, что ваша жертва слишком велика. Итак, я прошу вас оставить жеребца себе.
Пока они сомневались, думая, что ответить, отец Генрих подал знак брату Гильберту, который важно поклонился им и увел кобылу. Гуннар не скрывал радости, так как расстаться с жеребцом было для него труднее всего. Кобыла всегда была немного капризной, и Гуннар очень удивился тому, как легко чужеземный монах сумел взять ее за недоуздок и провести через узкую дверь, а она при этом никак не проявила свой норов. Всем известно, думал Гуннар, монахи не разбираются в лошадях, наверное, кобыла просто присмирела, оказавшись в доме Божьем.
Когда отец Генрих обнаружил, что щедрые и благодарные гости приняли назад половину дара, он довольно опустился на скамью и, как обычно, спросил, не может ли он, в свою очередь, отблагодарить их или помянуть их в своих молитвах.
Тогда Гудрун, краснея, попросила, чтобы ей разрешили увидеть того монашка, и тут же попросила прощения за свою дерзость, добавив, что ее жених поддерживает эту просьбу.
Возможно, она ожидала, что старый священник разгневается. Но, к ее радости, он просиял, сказав, что это, пожалуй, прекрасная мысль, легко поднялся, словно был юношей, и повернулся, чтобы уйти, но вдруг о чем-то вспомнил и остановился.
— Вы встретитесь с ним без меня, — сказал он и широко улыбнулся. — Юноша только напрасно смутится, если приор будет стоять у него за спиной, ему не так часто приходилось выслушивать слова благодарности. Но не волнуйтесь, он — один из вас и поймет все, что вы скажете.
Отец Генрих на прощание благословил своих гостей и, слегка напевая, быстрыми шагами направился к дубовой двери.
Некоторое время они сидели, рассуждая о том, как следует все это понимать, но так и не могли найти подходящего объяснения. Им показалось естественным, что молодой монашек останется наедине с гостями, пусть даже женского пола, как естественным было и то, что они одни приехали в Варнхем.
И вот в рецепторий робко вошел Арн. Начав долгую благодарственную речь, Гудрун упала перед ним на колени и схватила его руки; она могла это сделать, потому что ее жених, мать Биргит и сестра Кристина стояли рядом.
Но постепенно она почувствовала, что руки, которые она держала, вовсе не были руками юнца. Они были грубыми и мозолистыми, словно руки ее отца или кузнеца. Светлый взгляд Арна, его по-детски мягкое лицо как-то не вязались с такими руками, и ей почудилось, что Пресвятая Дева послала ей не простого монаха, ибо руки его вовсе не были руками слабого юноши.
Арн стоял, краснея, и не знал, как ему держать себя. С одной стороны, он должен был уважать искренние чувства этой девушки. С другой, ему казалось, что она чересчур пылко благодарит его. Несколько осмелев, он осторожно попытался от нее освободиться и попросил ее встать. Благословив ее благодарность, он напомнил о том, что подобные чувства должы быть устремлены к небесам. Гудрун немедленно с ним согласилась, уверив, что будет делать это, пока жива.
Арн взял за руки и других, и все они почувствовали то же, что и Гудрун, ощутив его мозолистые ладони. Гости сели и на некоторое время умолкли.
Тогда Гуннар понял, что он должен что-то сказать, прежде чем будет слишком поздно, ибо если он не сделает этого сейчас, то потом всю жизнь будет раскаиваться. Мужественный и честный бонд должен уметь прямо сказать то, что думает.
И Гуннар стал объяснять, сперва короткими фразами и заикаясь, что они с Гудрун многие годы были тайно влюблены друг в друга, что они постоянно молили Бога о том, чтобы соединиться, хотя судьба была против них, а отцы отмахивались от их желаний, как от детских глупостей. Но он чувствовал, что не сможет жить без своей Гудрун. И она чувствовала то же самое. И в тот день, когда ее увезли на свадебный пир, он не хотел больше жить.
И она тоже не хотела жить. И хотя Пресвятая Дева наконец смилостивилась над ними, все равно ее волю исполнил Арн.
Перед этими словами, этой искренней попыткой простого человека на своем грубом языке выразить суть Милости, Арн ощутил глубокое уважение и благодарность. Будто вера Арна в то, что отпущение его грехов было настоящим, стала фундаментом дома, который еще был до конца не достроен. Но с даром любви, который получили эти простые крестьяне, столь искренне благодарившие его, ставшего ничтожным орудием в руках Божьих, дом словно был завершен, и все его стены, перекрытия и окна были готовы.
— Гуннар, друг мой, — сказал он, ликуя в душе, — то, что ты мне сказал, навсегда останется в моем сердце, можешь быть в этом уверен. Но единственное, чем могу отплатить вам я, — это слова из Священного Писания, и не думай об этом плохо, пока не услышишь, что это за слова. Потому что любовь победила все, и Матерь Божья, увидев вашу любовь, смилостивилась над вами. Теперь слушайте слова самого Господа, и пусть они навсегда останутся в вашем доме и в ваших сердцах:
Он прочитал стихи на их родном языке, и ему пришлось повторить эти слова несколько раз, чтобы они их запомнили, а потом он сказал, из какого места Священного Писания эти Божественные слова.
Расставаясь, они снова взялись за руки, и Гудрун спросила его имя. Арн попробовал в первый раз произнести свое имя, относившееся к другому миру: Арн сын Магнуса из Арнеса. Но он не смог этого сделать, оно казалось ему слишком напыщенным. Он лишь сказал им, что его зовут Арн.
Когда Гуннар отправился в путь вместе с сидевшей перед ним на седле невестой, обняв ее за талию — теперь, когда у них остался сильный жеребец, им не нужно было идти пешком, — его грудь сильно
