все считали, что гость, конечно же, вправе слегка присочинить, но нельзя же так откровенно врать.
Один юноша, родство которого с Альготом Арн плохо себе уяснил, спросил насмешливо, промахнулся ли Арн хоть раз, или ему посчастливилось уложить всех с первого выстрела. Арн, не заметив подвоха, совершенно искренне признался, что убил всех зверей с первого раза. Тогда молодой человек издевательски захохотал и попросил позволить ему поднять кубок за столь удивительную меткость. Арн серьезно выпил за его здоровье, но щеки его запылали, едва он увидел издевку в глазах окружающих. Он догадался, что отвечал не умно на вопросы хозяев. Но ведь он говорил чистую правду, как же можно быть умнее, если лжешь? Над этим следовало подумать, и он был почти готов соврать что-нибудь половчее, чтобы погасить насмешки в глазах других.
Альгот сын Поля поспешил к Арну на помощь, заговорив о новых растениях из монастыря, о которых он был наслышан. Может, Арн расскажет о них поподробнее? Но молодой человек, посмеявшийся над Арном, не захотел дать ему сорваться со своего крючка и, многозначительно взглянув на Катарину, громко сказал, что будет худо, если такие вот хвастуны получат себе в жены славных девушек, не заслужив их своей силой и разумными речами. Из этого Арн сделал вывод, что враждебно настроенный юноша влюблен в Катарину, но до этого самому Арну не было никакого дела.
Альгот вновь повторил попытку заговорить на мирные монастырские темы, лишь бы не возвращаться к стрельбе из лука, которая могла вызвать еще больше негодования за столом. Однако Торд сын Гейра, как звали насмешливого юношу, стремился уложить Арна на обе лопатки. Желая показать свою силу Катарине, он предложил принести лук и поупражняться в стрельбе прямо здесь, благо что зал был длинным. Арн тут же дал согласие, краем глаза заметив, что Альгот сын Поля старается предотвратить состязание.
Послали рабов за луком и стрелами, а возле самой двери поставили пук соломы. Мишень находилась на расстоянии двадцати пяти шагов от людей. Торд сын Гейра взял лук со стрелами и громко сказал, что это не слишком большое расстояние для того, чтобы подстрелить кабана, и что, возможно, господин Арн, столь ловкий на охоте, захочет первым показать, как ему это удается. Тогда он сам, Торд, будет стрелять вторым.
Почувствовав холодную решимость, Арн встал. Ему не нравилось, куда завела его искренность, и он желал изменить положение, увидев в состязании выход. Медленно подойдя к Торду сыну Гейра, он почти вырвал у него лук, быстро подтянул тетиву и тщательно выбрал три стрелы. Одну из них он вложил в тетиву, натянул ее как можно сильнее, чтобы выстрелить в полную силу и чтобы стрела минимально отклонилась от цели. Арн попал в центр мишени, но на дюйм ниже, чем самая середина. Все вытянули шеи, глядя на пук соломы, и зашептались. Теперь Арн знал, как надо стрелять из этого лука, и не торопясь подготовился к двум остальным выстрелам. Стрелы его попали прямо в цель. Затем он молча протянул лук Торду сыну Гейра и сел на свое место.
Торд сын Гейра стоял, побледнев, уставившись на три стрелы, торчавшие совсем рядом из пука соломы. Он уже понял, что проиграл, но не знал теперь, как ему выйти из трудного положения. Любой путь представлялся постыдным, и он выбрал не лучший. Гневно отшвырнув от себя лук, он молча удалился под громкий хохот окружающих.
Арн молился про себя, чтобы гнев Торда утих и юноша извлек урок из своего высокомерия. И за себя он помолился, вспоминая слова святого Бернарда о гордыне, дабы не впасть в искушение и не оценить свою победу выше, чем должно.
Когда Альгот сын Поля оправился от изумления, увидев таланты Арна, он выказал бурную радость и тотчас пригласил всех опять за стол, чтобы выпить за меткого стрелка. Принесли еще больше пива, и Арн начал чувствовать себя свободнее. Вскоре он решил, что жесткая оленина вовсе не так плоха на вкус. Пиво же он пытался пить как настоящий мужчина.
Катарина теперь сама подавала Арну пиво, что служило выражением почтения, хотя она должна была делать это с самого начала, ибо сидела на месте хозяйки дома, а Арн был почетным гостем. Сперва она нашла его нерешительным и ничтожным. Теперь же она считала. что он слишком уж важный.
Вскоре Катарина вытеснила своего отца с почетного сиденья и оказалась рядом с Арном так близко, что он ощущал ее тело, когда она говорила с ним, все более оживляясь и показывая, как она ценит те умные вещи, которые сообщает ей Арн. Время от времени ее рука, словно бы невзначай, касалась его руки.
Арн был в восторге и пил кружку за кружкой. Его очень радовало, что Катарина, сперва державшаяся с ним так холодно и насмешливо, теперь сияла и тепло улыбалась ему, так что теплота эта заполняла все его существо.
Если бы Альгот сын Поля показал себя учтивым хозяином, он сделал бы порицание своей дочери, тем более что сам он не одобрял ее игривости. Но Альгот решил, что все хорошо. Одно дело, когда неприличное для юной девушки кокетство направлено на гордого, но бедного родича Торда сына Гейра, и совсем другое — на молодого господина из Арнеса. Так что он смотрел на происходившее сквозь пальцы, хотя, как любящий отец, и должен был бы строго одернуть свою дочь.
От выпитого пива у Арна закружилась голова, его мутило, и он бросился к выходу, чтобы скрыть ото всех свою слабость. Холодный ветер ударил ему в лицо, и он рванулся вперед, выплевывая жесткий кусок оленины. Вслед за этим из него вылетела добрая бочка пива. Наконец ему полегчало. Арн горько раскаивался в том, как он провел этот вечер.
Он тщательно утерся, глубоко вдохнул свежий воздух, признаваясь себе, что вел себя глупо, и вернулся в зал, где пожелал всем доброй ночи и мира Божия. Поблагодарив за щедрое угощение, он пошатываясь, но решительно двинулся к выходу, а там прямиком к колодцу, окруженному темнотой и влажным туманом. Арн плеснул на себя ледяной воды, громко разговаривая сам с собой. Бормоча что-то строго и невнятно, он побрел к своей хижине, нащупал в потемках постель и рухнул на нее, словно оглушенный обухом бык.
А когда наступила глубокая ночь и в длинном доме раздавался дружный храп, Катарина тихонько скользнула за порог. Альгот сын Поля, который спал плохо из-за больших возлияний, услышал, как она прокралась на двор, и прекрасно понял, куда она направилась. Как хороший отец, он должен был бы остановить ее и подвергнуть суровому наказанию.
Но, как хороший отец, он на все закрывал глаза ради того, чтобы дочь его все-таки стала хозяйкой Арнеса.
Глава IX
Тому, кто ничего не знал, могло показаться, что Фолькунги отправляются из Арнеса на войну. И даже для тех, кто все знал, это выглядело вполне вероятным.
Большое войско толпилось на внутреннем дворе замка, и меж каменных стен разносилось эхо от цокота копыт и лошадиного фырканья, бряцания оружия и тревожных людских голосов. Всходило солнце, день обещал быть холодным, но бесснежным, так что дорога будет хорошей. Две тяжело нагруженные повозки проехали за ворота, скрипя дубовыми колесами, обитыми железом. Они сразу освободили место для всадников. Люди ожидали хевдингов рода, которые совершали молитву в высокой башне, и некоторые шутили, что молитвы будут долгими, раз за дело взялся монах. Чтобы согреться, а может, победить волнение, четверо дружинников из Арнеса принялись биться друг с другом на мечах. Испуганные рабы удерживали под уздцы их норовистых коней, а родичи подбадривали сражавшихся радостными возгласами и добрым советом.
Действительно, Арн совершал молитву вместе со своим отцом, дядей Биргером Брусой и братом Эскилем, ибо следовало испросить помощи Божией и покровительства святых перед этим путешествием, которое могло либо закончиться благополучно, либо привести к войне по всему Западному Геталанду.
Когда Арн вышел на двор и увидел четырех сражавшихся дружинников, он просто онемел от изумления, так как понял, что эти воины, казалось бы лучшие среди остальных, совсем не умели владеть мечом. Он даже представить себе не мог ничего подобного. Взрослые люди, одетые в длинные, до колен, кольчуги и боевые рубахи цвета Фолькунгов, воины эти выглядели как мальчишки, имевшие самое смутное представление о щите и мече.
