пространство дупла. Очутившись в укрытии, она расслабилась. Здесь ей было уютно, словно белочке в родном гнезде. Она прислонилась спиной к стволу. Капля пота, стекая по лбу, щекотала кожу, прядь волос пала на щеку. Рианнон убрала ее и только теперь почувствовала, как унимается бешеное сердцебиение. Она закрыла глаза и задумалась. Ей хотелось стать частью этого дерева, навсегда раствориться в этом лесу. Дожди будут струиться по ее лицу, снег ляжет на веки, а она будет стоять неподвижно, беззвучно, умиротворенно.
Девушка снова открыла глаза и вздохнула. Всякая живая тварь, каждое растение питаются одной и той же жизненной силой – значит, должен быть способ превращения одного существа в другое. Ах, если бы только она владела искусством магии. Алевенон обещал научить ее колдовству, но, конечно, это был обман. Она не верила в то, что он действительно знает, как превратиться в дерево, или и нечто иное, или же побывать в стране духов. Все его чародейство было ложью, он просто хотел заставить других людей верить в свое могущество. А может быть, и нет никакого волшебства, с грустью подумала Рианнон. Может, нет вообще ничего, кроме этой сердечной боли, которую называют жизнью.
Как часто хотелось ей родиться каким-нибудь животным, а не человеком: лисицей или оленем, а может быть, даже белкой или мышью. У них все просто. Рождаются, взрослеют, приносят потомство и умирают, прожив всего несколько лет. И хотя смерть в лесу зачастую жестока, она не мучительна. По крайней мере, животные не терзаются душевной болью так, как люди.
И звери не заставляют друг друга страдать нарочно, как заставил страдать ее Алевенон. Ему нравилось причинять ей боль, и это было самое ужасное. Если бы он просто захотел разделить с ней ложе, она бы, возможно, согласилась по доброй воле. Ей рассказывали, сколь всемогуща магия физической любви, и к тому же она всегда была не прочь испытать новые ощущения. Но Алевенон нарочно обманул ее. Он выманил ученицу в лесную глушь и овладел ею, когда она была не готова и не желала этого. Страх и боль ее были неописуемы, а он наслаждался ее страхом и болью. Он утолял свою похоть страданиями жертвы, и чем громче она кричала, тем неистовее терзал он ее лоно.
Девушка стиснула зубы. То, что сделал с нею Алевенон, – несправедливо и жестоко, что бы там ни говорили. Нарана, например, заявила, что, будь Рианнон послушной дочерью, Алевенон просто не имел бы случая ее изнасиловать и что к этой беде привели только упрямое отшельничество падчерицы и ее непомерное любопытство к магии. Это тоже было несправедливо. Перед лицом отцовского безразличия и враждебности со стороны мачехи какой оставался выбор у бедняжки, если не удалиться под сень лесов и в собственные мечтания?
Много лет ей казалось, что она живет сразу в двух мирах: в холодном, исполненном одиночества доме Нараны и в живительном мире собственных грез. Изредка эти два мира соприкасались. Подчас, когда она старательно вышивала драконов, змей и волков на церемониальных одеждах своего отца, ей чудилось, что она просто изображает тот волшебный мир, который существовал в ее сознании. Еще будучи совсем маленькой девочкой, она почувствовала склонность к искусству вышивки и продолжала совершенствовать ловкость и умение своих пальцев до тех пор, покуда даже Нарана, хотя и с неохотой, но все же не признала ее талант. Глядя на свои швейные, а также ткацкие работы, мастерица испытывала чувство удовлетворения, которого лишена была во всем остальном.
Еще одним храмом ее души был лес. Сколько помнила себя Рианнон, всегда ее наполняло ощущение родственной связи с миром, раскинувшимся под кронами деревьев. Другие дети опасались лесных чудовищ и злых духов, а она чувствовала себя здесь в безопасности и проводила долгие часы среди зелени, слушая птичье пение и свивая призрачные нити своих грез. Любимыми ее фантазиями были мечты о превращении в птицу или зверя. Ей казалось, что, сделавшись диким животным, она избавится от тоски и разочарования, владевших ее духом.
Обнаружив интерес девушки к колдовству и превращениям, Алевенон с легкостью упросил ее пойти к нему в ученицы. Он действительно научил ее кое-чему: теперь она знала, какие травы помогают от лихорадки, а какие – от рези в животе, как пользовать людей с больными суставами; ей стали известны и многие другие знахарские премудрости. Однако колдун так и не посвятил Рианнон в святая святых своего искусства, сказал, что она еще не готова. Зато однажды он явился к ней ночью и пообещал показать настоящее чародейство, если она прямо сейчас последует за ним в лес.
Рианнон вздрогнула при этом воспоминании и крепко обхватила колени руками, будто укачивая самое себя в маленькой колыбели. Она должна забыть об этом. Все уже в прошлом. Алевенон изгнан навеки. Правда, Эсилт назвала Фердика трусом, потому что он не решился казнить колдуна и лишь прогнал его. Но тот человек был бардом, шаманом и целителем. А многие бриганты свято верили в то, что посвященные могут наслать такое проклятие, от которого все мужское население вымрет в страшных мучениях или же полностью утратит свою мужскую силу. И Рианнон не могла осуждать отца за излишнюю предосторожность.
Она вздохнула. Алевенон, конечно, ушел, но злой дух его никуда не делся. Случалось, что даже в самые яркие солнечные дни темная тень ложилась поперек ее дороги, и от этого перехватывало дыхание. Не важно, что она при этом делала или сколько народу было вокруг, – ее мгновенно бросало в жар, и сердце начинало бешено колотиться в груди. Чтобы унять эти странные ощущения, требовались иногда часы, однако и после того ужас не покидал ее еще несколько дней.
Но не один только страх преследовал Рианнон. Иногда ее переполнял гнев. В такие мгновения ей хотелось, чтобы Алевенон вернулся и снова попытался овладеть ее телом. Но только на этот раз у нее был бы нож, и тогда уже бывшая жертва заставила бы мучиться своего обидчика. Она почти физически ощущала, как острое лезвие одним махом отсекает его мерзкие мужские органы, как окровавленной рукой она забрасывает эту плоть подальше в лес.
Рианнон, конечно, понимала, насколько глупы ее мстительные фантазии. Алевенон ушел, он больше не сможет причинить ей боль, и для нее будет лучше преодолеть свое отвращение к мужчинам. Скоро ей предстоит выйти замуж, она станет женой короля, которого зовут Мэлгон Великий.
Это имя приводило ее в благоговейный трепет. Сколько она себя помнила, Эсилт не упускала случая поведать очередную историю о несчастном владыке южных земель, которого называли Драконом Острова. Эти рассказы всегда начинались так же, как и песни бардов, отчего казалось, будто слушаешь легенды о давно минувших временах, когда геройство и волшебство встречались на каждом шагу.
«Жил на свете великий король, – так начинала рассказчица. – Долгие годы он мудро и справедливо правил своей страной, пока не женился на злой женщине. Она была красавицей, но до предела самолюбивой и эгоистичной и восстановила короля против всех, кто раньше помогал ему. Она хотела его падения. Наконец злая королева умерла, но даже умирая, не рассталась со своими злодейскими замыслами. Она похитила волю короля, и он стал слишком слабым, чтобы править страной и заботиться о своем народе. Держава распалась, голод и страх воцарились на земле».
«Но у этой истории будет счастливый конец, – обещала Эсилт. – Однажды король снова женится. Его новая супруга будет доброй и хорошей, она заслужит его любовь и уважение и вернет ему былое могущество. Чувствуя ее поддержку, король обретет все, что некогда потерял, и станет миг сильнее, чем прежде. Когда-нибудь он будет править всей Британией, и для целого Острова настанет пора процветания».
Это была чудесная сказка, и маленькой девочке очень хотелось верить в ее счастливый конец. Лишь много времени спустя Эсилт дала королю имя, и еще позднее она призналась, что этот несчастный владыка – ее собственный повелитель, ее младший брат.
Рианнон встряхнула головой. Она и не думала, что может стать невестой такого могущественного человека. Сама она была маленькой, застенчивой и, как часто напоминала ей Нарана, слишком бледной. Действительно, большинство бригантских женщин были на целую голову выше Рианнон, а их пышные бюсты и бедра куда сильнее соблазняли мужчин, чем худенькое тело принцессы. Скорее всего, Мэлгон Великий будет разочарован. Он даже может потребовать дополнительных войск в качестве приданого за такую худосочную невесту. И тогда отец рассердится и станет обвинять во всем ее.
Эта мысль огорчила бедняжку. Она выросла здесь, в этих северных лесах, у нее есть определенное положение в отцовском племени. Как единственной дочери Фердика, принцессе, ей оказывались известные почести. По крайней мере, она обладала свободой. Покуда она не делала ничего, что вызвало бы гнев мачехи или неодобрение отца, она могла жить, как ей заблагорассудится.
А теперь придется покинуть родину и выйти замуж за чужестранца. Она расстанется со знакомыми ей густыми лесами и каменистыми пастбищами. Жизнь ее бесповоротно изменится. Рианнон знала, что жена имеет меньше прав, чем незамужняя женщина. Жена принадлежит своему мужу и считается его собственностью, почти как вещь. Позволит ли ей будущий супруг бродить по лесу и врачевать душу, уединяясь среди густой листвы?
Дурное предчувствие охватило Рианнон. Она поежилась. Неподалеку чирикнул зяблик, и девушка выглянула из своего укрытия. Невысоко над головой, на ветке, она увидела маленькую пичужку, которая самозабвенно и весело заливалась песней о прелестном и теплом весеннем деньке.
– Почему? – спросила птичку Рианнон, – почему жизнь так несправедлива? Почему я не могу быть так же свободна, как ты?
А птица продолжала петь.
