Увидеть звёзды

захочет прийти?

Только прикосновением. Мне хотелось к нему прикоснуться, но я этого не сделала. Когда зазвенела музыка ветра, я едва не кинулась его обнимать. Может, и кинулась бы, если бы он был одет. Но я просто сказала «спасибо», я запретила своим рукам обвить его шею, потому что не знала, что будет означать это объятие — и для него, и для меня. Что, кроме моего порыва прикоснуться к нему? Жизнь не сводится к прикосновению. По крайней мере, для меня.

(Глупости. Нужно, нет, необходимо, поступать так, будто впереди лишь год жизни; а я зачем-то фокусничаю, развожу сантименты.)

Отсчитав ступени и шаги, я поднялась наверх, села на кровать. Кейр бродил внизу, я слышала, как он расстегивает молнии на карманах рюкзака (или на джинсах?) и раскладывает вещи по шкафам и ящикам. Лязгнула дверца печки, затем раздался глухой деревянный стук, чуть потянуло дымом. Подложил в печку дров, сообразила я.

Я нашарила в изножье кровати сумочку с туалетными принадлежностями и вытащила щетку для волос. Потом долго и безжалостно их расчесывала, они так и трещали от статического электричества. В общем, выплескивала наружу злость на себя и свою слепоту, на то, что не могу поддержать столь желанную игру, поскольку у меня нет нужных карт.

Волосы мои наконец ровно легли на плечи, безупречно шелковистые, но я тут же собрала их в хвост и полезла в сумочку за матерчатой резинкой. Для моей унылой жизни подходит унылый хвост, а не распущенная роскошная грива.

Полная раскаяния в своей застенчивости, я сидела на кровати, смиренно сложив руки на коленях, и мысленно раздевала Кейра. Конечно, теперь, когда мы с ним вдвоем оказались в замкнутом и очень тесном пространстве, неизбежными будут неловкость и напряженность. Но меня утешало то, что, по крайней мере, мысли мои он точно не увидит.

А если учесть, что в этих мыслях творилось, то знать о них Кейру было абсолютно незачем.

Глава седьмая

После ужина Кейр сел писать письмо матери Мака, надо было поддержать ее и утешить, а Марианна сразу отправилась наверх, укладываться, сама захотела лечь пораньше. Ее очень утомила экскурсия и то, что пришлось уйму всего запоминать, осваивая неизведанную территорию. Уже забравшись под одеяло, она слушала, как Кейр умывается, как готовится к ночлегу. Вот открыл и закрыл печную дверцу, вот зашуршал спальным мешком, раскладывает, вот скрипнул диван, оседая под тяжестью его тела.

Лежа на спине, Марианна пыталась услышать происходящее за стенами дома. Ветер прекратился, и ей показалось, что повисла тишина, почти давящая. Но чуть погодя сквозь шипение и сердитое потрескивание дров в печи Марианна все же уловила радостный прерывистый лепет, мелодичное бульканье. Она догадалась, что это ручей, это он, перекатываясь по камням и скалистым порогам, гулко приплясывая, мчался к морю. Журчание ручья… оно неизменно в своем постоянстве и одновременно постоянно меняется. Марианна притихла под одеялом, завороженная звуками. Ей страстно захотелось поделиться своими ощущениями с ним, с человеком, который уговорил ее приехать сюда, но он, скорее всего, уже спал.

Снова переключившись на то, что происходит внизу, она услышала шорох перелистываемых страниц. Для книги — слишком громкий. Значит, Кейр читал журнал. Интересно какой? Специализированный, для нефтяников? Что-то про новейшие технологии при разведочном бурении? Или в этом журнале пишут про природу? Наверное, про природу. Кейр, похоже, четко разграничивал работу и дом, он же нефтяник, а дома они предпочитают целиком отрешаться от своих профессиональных тягот. Марианна помнила благоговейное, на грани сумасшествия, отношение Харви к домашнему очагу и понимала, как это ему было необходимо — обо всем забыть на какое-то время.

Тихонько откашлявшись, Кейр перевернул страницу.

— Кейр? Ты не спишь?

— Не сплю. Что-то не так?

— Все нормально. Просто мне интересно, что ты читаешь.

— Журнал для любителей птиц.

— Так я и подумала.

— Как ты догадалась? Я вроде бы не присвистывал от восхищения, переворачивая очередную страницу…

— Если бы присвистывал, я бы подумала про «Плейбой», и листал бы ты тогда чаще, там же мало текста. Что мы завтра будем делать?

— В зависимости от того, как долго ты согласишься мокнуть.

— Я люблю дождик. Мне гораздо больше нравится гулять под дождем, чем в ясную погоду.

— О-о, тогда тут для тебя настоящее раздолье. Утром у нас экскурсия, потом пикник и, возможно, даже ланч на дереве, в домике.

— В домике на дереве? — Она рывком уселась.

Услышав шорох одеяла, Кейр крикнул:

— Не расшиби голову!

— Там действительно самый настоящий домик?

— Да.

— Это ты его построил?

— Построил дед, а я потом слегка его модернизировал.

— Домик на дереве! — Она рассмеялась. — Дерево-дом.

— Прекрати издеваться.

— Я не издеваюсь, я радуюсь! Радуюсь, что мой человек-дерево живет в домике на дереве. Его дом тоже дерево.

— Ты бывала в таком доме?

— Послушай, неужели это возможно? Конечно, не бывала! А как ты туда забирался?

— По веревочной лестнице.

— Ох… — услышал Кейр, и непонятно было, что означал этот приглушенный вскрик, восхищение или разочарование.

— Марианна? Ты расстроилась?

— Что ты! Просто, можно сказать, лопну сейчас от счастья. Домик на дереве… Я смогу попасть на самый верх, на высокие ветви! Но я справлюсь, как ты думаешь? Веревочная лестница — штука коварная.

— Не бойся, я буду ее держать.

— Значит, сначала залезу я.

— Можем и вместе, если я перекину тебя через плечо, как доблестный пожарный.

— Ладно, черт с ними, с приличиями. Перекидывай. Ради домика я согласна на все. Это же здорово! Знаешь, зря ты мне сказал про домик. Теперь я точно не усну.

— А я соответственно не смогу почитать.

— Ах, простите, что оторвала вас от плейбоевской «модели месяца»…

— Хуже. От прекрасного фото кричащей выпи. Спи давай. Тебе предстоит насыщенный день. И к тому же завтра твоя очередь готовить.

Марианна снова улеглась, закуталась в одеяло и пробормотала:

— Столько всего… и еще какао.

Последнее, что она запомнила перед сонным забытьем, было тихое хихиканье Кейра. Но, возможно, это веселился ручей.