Потерянный среди домов

смотрел в пол. Скрипнуло окно, когда его раскрыли.

– Если тебе жарко, открывай окно.

– Да, мисс Дженкинс.

– А теперь спи.

– Да, мисс Дженкинс.

Я еще немного пробыл в шкафу. Потом очень осторожно шагнул обратно в комнату. Подошел к двери, открыл ее, выглянул наружу. В коридоре было пусто.

– Все в порядке, – прошептал я.

– Послушай. В следующий раз принеси какую-нибудь веревку, – сказала Скарлет. – Такую, какую используют, чтобы заворачивать посылки.

– Зачем?

– Увидишь.

Был урок алгебры, все эти чертовы скобки и маленькие иксы; я сидел сзади, глядя на сосульку, свисающую с соседней крыши, – здоровенную конусообразную штуковину, сверкающую на утреннем солнце, с ее кончика капала вода, и я знал, что через несколько секунд или минут она потеряет сцепление с крышей и с грохотом обрушится вниз. И это было то, чего я ждал.

Раздался стук в дверь, и вошел Харольд, посыльный, приятный старый парень, всегда очень вежливый, что заставляло в свою очередь быть вежливым с ним. У него были редкие седые волосы, розовое лицо, он был в синей униформе, словно камердинер или что-то вроде того. Все утро он ходил из класса в класс, передавая сообщения из директорского кабинета, понимаете ли, например, что на парковке запрещается играть в хоккей, что южные футбольные поля не используются до весны, такого рода вещи.

– Доброе утро, Харольд, – сказал учитель.

– Доброе утро, сэр, – отвечал Харольд, как всегда, благовоспитанно. – Олбрайта требуют в кабинет директора.

По классу пронесся шум, и некоторые придурки обернулись, их глаза сияли жаждой крови. Видно было, как их противные маленькие гляделки рыщут по моему лицу, пытаясь разглядеть признаки испуга.

Я вышел в коридор.

– В чем дело, Харольд?

– Не имею представления, сэр, – сказал посыльный и двинулся дальше по коридору, сверяясь со списком. Я бросился по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, к главному коридору. Кабинет директора был в самом конце. Секретарша, которая, могу добавить, выглядела, черт побери, страшно угрюмой, впустила меня внутрь. Я увидел там Психо Шиллера и понял, что моя задница в огне.

Директор, рыжеволосый парень лет сорока, сделал несколько шагов мне навстречу. Он был в ярости, похоже было, что еще секунды две, и он меня ударит.

– У тебя только одна минута, чтобы рассказать, что ты делал в общежитии девочек в Епископской школе прошлой ночью, и, ради бога, Олбрайт, если ты мне солжешь, я спалю твою задницу прямо здесь, не сходя с места.

Вы знаете это выражение: наложить в штаны. Я был близок к этому, как никогда. Я посмотрел ему прямо в лицо, а затем перевел взгляд на Психо. Выхода не было.

– Я навещал подружку, – сказал я.

– Мы знаем это, тупица, – сказал директор, выплевывая слова. – Сколько раз ты там был?

– Один.

– Кого-нибудь брал с собой?

– Нет.

– Нет, сэр, твои манеры просто отвратительны!

– Да, сэр. Нет, сэр.

Секунду он глядел на меня строгим взглядом. Я уставился в пол.

– Директриса видела тебя, ты болван. Ты оставил повсюду свои чертовы следы, до самой комнаты девочки. – Он повернулся к Шиллеру: – Мистер Шиллер, вы можете что-либо добавить?

– Не в данную минуту, – сказал тот. – Разумеется, я выскажусь.

– Хорошо. Теперь послушай, ты, глупец, ты прямо сейчас отправишься в Епископскую школу, пойдешь в кабинет мисс Дженкинс и будешь вести себя наилучшим образом, принесешь извинения и расскажешь ей обо всем, что делал с того момента, как вошел в школу, до того момента, как из нее вышел, а затем немедленно вернешься сюда, и мы решим, что с тобой делать. Понятно?

– Да, сэр.

– А теперь иди отсюда.

Я пробежал через спальни, чтобы взять пальто, и по дороге обратно увидел странную вещь. Вы знаете, эти два парня – директор и Психо, вроде как когда я вошел в кабинет, они смотрели на меня, словно измеряли мою шею для петли, но по дороге через квадратный двор я взглянул в сторону кабинета и увидел, что они оба стоят у окна и смеются. У меня возникло такое чувство, что они смеются насчет всей этой шутки, над тем, что меня поймали в спальне девочек. Получалось так, что они действовали, как будто случилось что-то ужасно плохое, ну вы понимаете, ради меня самого, но между собой они, должно быть, считали, что все это чертова шутка. Я хочу сказать, что это дерьмово, что меня поймали, но это дерьмо, что меня поймали. Потому что стащить что-нибудь или дать в зубы какому-нибудь мальчишке – это другого рода преступление. Даже козел вроде Психо должен был понимать разницу.

В любом случае у меня было не слишком много времени, чтобы философствовать на тему сомнительности моего преступления, если вы понимаете, что я имею в виду. Я торопился в Епископскую школу. Войдя через боковую дверь, я пустился бегом по коридорам, озираясь в поисках кабинета. Скарлет сидела там на скамейке белая, словно привидение. Прежде чем я успел что-то сказать, она прошептала:

– Ты не посмеегиъ сказать им, что я оставила окно открытым.

– Что?

– Я скажу им, что ты меня изнасиловал. Я не шучу.

Я уставился на нее, словно она была чертова незнакомка.

Я прошел в кабинет мисс Дженкинс. Это была тучная седовласая женщина с большой грудью. Она позвала в комнату Скарлет. Скарлет вошла, под глазами у нее были темные круги.

– Я намерена задать тебе несколько вопросов, Саймон. И от того, как ты на них ответишь, зависит безопасность девочек в школе. Ты понимаешь? Речь идет не столько о тебе, сколько о гораздо более важных вещах.

– Да, мадам.

– Как ты проник внутрь школы?

– Через окно.

– Какое окно?

– Девятого класса.

– Откуда ты знал, что это окно девятого класса?

– У меня в девятом классе подружка.

– Кто это?

– Дафни Ганн.

Директриса на минутку умолкла.

– Откуда ты знал, что окно будет открыто?

Скарлет смотрела в пол, внимательно слушая.

– Я просто положился на удачу.

– Скарлет оставила его открытым для тебя?

– Нет, мадам.

– Ты уверен?

– Да.

– Скарлет, он говорит правду?

– Да, мисс Дженкинс.

– Ты понимаешь важность этого вопроса?