разу не думали они о Мандре! О себе они думали, спали и видели императорский венец! Они хотели иметь власть и больше ничего!
– То есть, как говорит Гёса, они хотели убивать, – заметила Зарина. – Иметь возможность убивать безнаказанно.
Экен с благодарностью кивнул ей и продолжал:
– Вы носитесь с вашим лесом как с писаной торбой. Вы, темные эльфы, тоже хотите править на своей земле сами. Сами хотите решать, кого убивать здесь, а кого миловать.
– Тебе не приходилось видеть на ярмарках механические игрушки? – сказал сидх. – Кукол, воинов, пауков? С ключиком в спине?
– Видел, – сказал Гёса. – Гномовская работа. Если их завести, они поднимают руку, ходят, куклы открывают свои глазищи, а пауки шевелят лапами… И что?
– Куклы двигаются благодаря внутреннему механизму, шестеренки там, пружины… Один мой друг думал так же, как ты. Он был среди тех, кто убил химмельриттеров. Он говорил, что тогда мы убили не людей. Мы сломали шестеренку огромного механического паука – вашего государственного механизма. Но, понимаешь, это все аллегории. Может быть, идейно все так и есть, но друг другу противостоят живые люди. Один из тех химмельриттеров оказался родным братом моего друга.
– Хорошо, что не твоим, – усмехнулась Зарина. – Теоретики… Как бы вы запели, если в Приморском квартале оказались ваши братья!
– Те, кто поджег Приморский квартал, поняли, любая война – это война идей, а не личностей, – ответил Ринке. – Я думаю, что любого мандречена можно взять за рукав, отвести в сторонку и поговорить. Любой нормальный человек скажет: «Война – это страдания и смерть. Мне война не нужна». И ты удивишься, но темные эльфы думают так же. Однако с целым народом договориться нельзя. Но можно заставить механического паука двигаться иначе. Не имеет смысла ломать его деревянные лапки. Надо по-другому сцепить его внутренние шестеренки. То же самое можно сделать и с тем огромным пауком, что сидит на шее у мандречен. Можно убить сотню химмельриттеров – им на смену из Цитадели придет новая сотня. Те, кто поджег Приморский квартал, хотели обратиться напрямую к пауку. Но немного не рассчитали толщину его панциря. Надо было сжечь не квартал, а полгорода. И тогда оставшиеся в живых завыли бы: «Да выгоните взашей Искандера, у нас не хватит денег заплатить жрецам за похороны! Оставьте вы этих проклятых темных эльфов в покое, пусть сидят в своем лесу!».
В наступившей тишине Ринке принялся неторопливо выколачивать трубку о лежащее рядом полено.
Мандреченка подумала, что сидх прав. Еще она подумала о том, что впереди у них еще много-много таких вот вечеров у костра, во время которых будет испечен не один мешок картошки. Много-много дней путешествия под зелеными сводами. За это время ее ведьмы, сидхи и экены успеют перезнакомиться и подружиться между собой, десять раз помириться и поругаться. И, хотя Ринке заверил, что если караван будет идти так, как прикажут проводники, они не увидят ни одного тролля до самого Бьонгарда, Карина предчувствовала горько- соленый вкус совместных битв, и не только с врагами. Но и тех мучительно приятных битв, что ведутся противниками разного пола в постели. Мандреченка не сомневалась, что, несмотря на строжайший запрет, завяжется и пара-тройка дорожных романов…
И ей были приятны эти мысли. Последнее время крылу «Змей» не приходилось работать в команде с кем-то еще. Этот заказ, как вдруг поняла Карина, напомнил ей войну. Тогда боевые ведьмы действовали сообща, рука об руку с артиллеристами и пехотинцами. Юность Карины прошла на войне, и сейчас ведьма первый раз в жизни поняла, что такое ностальгия. Мандреченка прекрасно понимала, что мирное время гораздо лучше и спокойнее военного. Однако на миг она вновь ощутила сладкое безумство дерзких штурмов, ночных высадок под дождем и поняла, что это – самое лучшее, что было в ее жизни. Карина знала, что раньше или позже откажется от метлы и станет простой станичной ведьмой, или же станет преподавать в Горной Школе, передавая опыт следующим поколениям ведьм. Но впервые при мысли об этом ощутила горечь, предвестницу тоски, с которой она была обречена вспоминать свою молодость. «Мы выросли на войне и теперь всегда, везде будем стараться построить полевой лагерь», подумала ведьма и чуть улыбнулась.
– Поговорили, и будет, – сказала она. – Давайте картошку есть, если она еще не сгорела.
– А и правда, – сказала Зарина.
Гёса выкатил из золы несколько картофелин. Зарина подала одну из них Карине. Ведьма окутала руки Чи Воды, чтобы не обжечься, и начала чистить обгорелую шкурку.
Ринке проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза и увидел лицо Вилли, зеленоватое в неверном свете магического шара.
– Арга поднял караван! – прохрипел друг.
Ринке и сам это уже понял по мерному покачиванию фургона и ритмичному поскрипыванию колес.
Капитан все-таки осуществил свое намерение.
Первые десять дней похода прошли спокойно и тихо, словно путники гуляли по главной площади Келенборноста, а не двигались через глухие дебри Лихого Леса. Арга решил, что проводники зря едят свой хлеб и вообще, только мешают движению. То среди ночи поднимут всех и гонят, словно за ними мчится сам Локи, то до полудня заставят валяться в лагере… Никакой дисциплины. Вчера за ужином он высказал свои мысли Ринке. Эльф ответил, что собирается привести обоз в Бьонгард, а не в пасть паукам, и поэтому и дальше намерен устанавливать порядок движения так, как считает нужным, и завтра обоз тронется с места только после того, как солнце поднимется на две ладони над лесом.
Но обоз двинулся гораздо раньше.
Ринке сел, взглянул на часы, и сказал:
– У нас есть десять минут. Вилли, где наши кольчуги?
Вилли вытащил из-под тюков походный короб. Мифриловые колечки мелодично зазвенели, когда эльф извлек оттуда кольчугу.
– Останови караван! – взвизгнул Лайруксал. – Они же разделают детей Мелькора на гуляш!
– Ты преувеличиваешь, – пожал плечами Ринке. – Экены пустят троллей на эскалопы, только и всего.
Лайруксал горестно вскрикнул.
– Никогда не ел эскалопов из тролльчатины? – осведомился Ринке, натягивая кольчугу. – Знатная штука, скажу я вам. Только больно уж вонючая, тролли жрут что попало…
– Ринке, я тебя умоляю! – Лайруксал чуть не плакал.
– Сам иди разговаривай с этим по уши деревянным ослом, – огрызнулся Ринке. – Кольчугу только надень.
Лайруксал выхватил из рук Вилли кольчугу, кое-как натянул ее и выпрыгнул из фургона. Вилли вопросительно смотрел на Ринке.
– А мы поговорим кое с кем другим, – сообщил друг. – Найди-ка мне тарелочку с яблочком, что нам в Келенборносте выдали.
Выданный коммуникатор оказался дешевой поделкой из тигрового глаза. Ринке пристроил розовое в черных прожилках блюдце у себя на коленях и катнул шарик, весьма отдаленно напоминавший яблочко. Шарик описал круг и остановилось. Центр блюдца засветился. В нем появилось породистое лицо с тяжелым подбородком, в который безжалостно врезался высокий воротник с серебряным шитьем. Эльф изумленно уставился на человека, с которым его связало магическое блюдце. Ринке узнал мандречена, а тот его, слава Мелькору –
