заклинания. – Но ты вспомнишь эти мои слова, только когда будет, что получать…
Все же способности Мадлен к колдовству были ниже среднего. Несмотря на то, что Крон принял декокт не больше часа назад, силы для того, чтобы завязать на памяти Рейнекке обратную петлю, скрывающую опасное для мага знание, у Крона нашлись.
Фургон медленно рассекал утренний туман. Светлане невольно пришло в голову сравнение с драккаром, плывущим в зловещих, пустынных водах Утгарда. Хотя нет, скорее караван можно было сравнить с семейством улиток, медленно ползущих по дну темно- зеленого моря. Целительница долго рассматривала серую выпуклость на огромном дереве, мимо которого они проезжали, удивляясь размеру гриба. И только заметив черный крест поперек выпуклой спинки гриба, поняла, что она видит.
– Так это же паук, – вырвалось у нее.
Лежавший рядом Вилли поднял голову. Глаза его блеснули, как у кота. Целительница смутилась. Светлана думала, что только ее одну разбудило покачивание повозки.
– Ну да, – негромко сказал сидх. – Не бойся. Он спит.
– А почему вы не убиваете их, пока они спят? – спросила ведьма. – Разве тогда ваш лес не станет безопаснее?
– Потому, что дали Мелькору клятву защищать его детей, – спокойно ответил Вилли.
Светлана хотела ответить, но в этот момент из леса донесся стон. В утренней тишине он прозвучал особенно резко и душераздирающе – словно тот, кто кричал, лежал у самой дороги. Сидх изменился в лице и выскочил из фургона.
– Стой, Рамдан! – крикнул Вилли.
Светлана последовала за ним, про себя удивляясь и завидуя жизненной силе сидха. Разодранные клыками гоблина сухожилия целительница сшила только позавчера, а Вилли уже вполне самостоятельно передвигался.
– Что случилось? – спросила она, зябко передернув плечами.
Фургон остановился, Рамдан тоже спрыгнул на дорогу. Ахмет, свесившись со своего места, хмуро наблюдал за ними.
– Ты чего? – спросил Рамдан.
– Там Рин кричал, – сообщил Вилли.
Экен покосился на придорожные кусты. Светлана задумчиво посмотрела на сидха.
– Может, показалось? – предположил Рамдан.
Подъехал следовавший за госпитальным фургон, которым правил Лайруксал.
– Почему стоим? – осведомился сидх.
– Вилли говорит, что там в кустах Рин стонет, – сказала Светлана.
– Это морок, – сказал Лайруксал.
– Я пойду проверю, – сказал Вилли.
Лайруксал пожал плечами.
– Только побыстрее, – сказал он.
– Ты следопыт? – колеблясь, спросил Рамдан. – Ты сможешь вернуться к дороге?
– У нас каждый – следопыт, от сына короля до сына последнего рудокопа, – произнес Вилли.
– И ты, конечно, партизанил? – осведомилась Светлана. – Хотя бы во время правления Черного Пламени?
– У нас каждый – партизан, от… – усмехнулся сидх.
– Я пойду с вами, – сказала целительница.
Когда с ноги богини упал последний железный браслет, по морщинистому лицу Матери Рябины потекли слезы. Ринке обнял ее.
– Все хорошо, – сказал он. – Все уже кончилось…
Богиня всхлипнула.
– Я подожду вас снаружи, – тактично сказала Карина. – Душно здесь, аж голова кругом идет…
Ведьма направилась к выходу из кузницы. Шар поплыл за ней. Богиня и эльф остались одни в полумраке.
– Нет, – сказала Мать Рябина так, что ее услышал только эльф. – Для тебя, Ринке, все только начинается. Время в наших мирах течет по-разному. Для того чтобы оковы потеряли силу, мало открыть замок на них куском мифрила. Обрету я свободу или нет, зависит от вас. От тебя и от нашей гостьи. Что ты выберешь – жизнь или смерть, лес или предательство, то и будет. Есть из чего выбрать, смотри, не прогадай.
– Я понял, – отвечал Ринке. – Я постараюсь выбрать правильно.
Когда эльф и его богиня вышли из кузницы, Карина ожидала их около повозки. В свете магического шара над ее головой фигурка ведьмы казалась одинокой, потерянной, словно Карина была последним человеком на земле.
– Что ты хочешь за свою помощь? – спросила Мать Рябина.
Ведьма махнула рукой:
– Поехали уже обратно. Не надо мне ничего.
– Как скажешь, – ответила богиня.
Мать Рябина пошла отвязывать пауков, но тут Ринке вмешался в беседу:
– Сними с нее проклятие. Карина не может любить. Сразу после секса она прогоняет любовника, движимая злыми чарами.
Богиня остановилась, скользнула оценивающим взглядом по ауре ведьмы.
– Не слушай его, – сказала мандреченка. – Может, и нет никакого проклятия. Это Света так думает. А я думаю, что просто характер такой дурной…
– Твоя подруга права, – перебила Карину Мать Рябина. – Но снять подобное проклятие мне не по силам.
– Ничего себе, – мрачно сказала ведьма. – Если уж ты не можешь, к кому идти тогда?
Богиня пожала плечами.
– Пока ты в моем лесу, оно не будет действовать, – сказала Мать Рябина. – Ты сможешь любить, и не будешь отталкивать того, с кем сойдешься. Наслаждайся! Но запомни – там, где сила любви и жизни уступает силам расчета и смерти, мои чары не властны!
Голос богини становился все громче. На последних ее словах в ушах у Ринке зазвенело так, что стало больно. Перед глазами эльфа все закружилось. Он вцепился в дверь кузницы, чтобы не упасть, и ощутил под рукой что-то мягкое, шелковистое и холодное.
Эльф рванулся изо всех сил и обнаружил себя сидящим на плаще, а в руке у него оказался пук травы, вырванной с корнем. Эльф увидел рукав своей рубахи, заляпанный болотной грязью – шелковая рубаха с серебряным шитьем исчезла, на нем обнаружилась льняная рубаха, в которой он вчера гулял по Ильмосту. Ринке перевел взгляд. Рядом с ним лежала ведьма. В серых, как паутина, предрассветных сумерках эльф различил силуэты деревьев.
Они снова были в Железном Лесу.
– Ты попросил свою богиню снять чары, чтобы извлечь из этого пользу для себя? – раздался тихий голос Карины.
Ринке заколебался на миг.
– Ответ положительный, – севшим голосом ответил он. – Но не бойся, я…
Ведьма негромко засмеялась.
– Извлекай, – сказала она.
Ринке отбросил траву, повернулся к ведьме и опустился на нее. Как и все эльфы, он умел пользоваться не только руками, но и языком. Ведьма чувствовала его тело, напряженное, как тетива лука, видела ресницы Ринке – короткие, но густые и пушистые, и под ними – чуть фосфоресцирующие в полутьме глаза эльфа, темные, нечеловеческие, зрачок,
