посмотреть. Вместо этого Лайтонд несколько раз поймал задумчивый и какой-то растерянный взгляд эльфки на себе. Уже зная ее манеру, он дождался, когда девушка расправится со вторым бутербродом, и осведомился:
– Ты что-то хочешь спросить?
– Нет, ничего. Просто… Вы знаете, мы с Махой ходили к гномам, – неохотно ответила Глиргвай. – Оружие у них покупали. И они показывали нам железную черепаху. Она показалась мне огромной, непонятной, мертвой грудой железа. И вот когда вы сейчас дрались, когда вы кинули на них свой… черный платок, мне вспомнилось – как у той черепахи вспыхнули глаза, и она поехала, грохоча и ослепляя… А из носа той черепахи, говорят, раньше лился огонь, – закончила эльфка.
Лайтонд поднял глаза, улыбнулся. Глиргвай вдруг увидела, что он на самом деле очень красив. И не так уж стар, как ей казалось. Кулумит подумал то же самое, невольно вспомнив Марфора до ранения. Но если красота его Синергиста была оружием – она призывала, пленяла и порабощала почти каждого, кто не успел отвести глаза, то красота Лайтонда была иной. Это была строгая красота темного северного неба, на котором неожиданно вспыхнули ярким кружевом цветы звезд [7].
– Да, я слышал о таком, – заметил Рингрин и отхлебнул из кружки. – Кулумит даже пытался сделать самобеглую повозку вроде той, что во дворце стоит в оружейной палате.
– Какая же магия их двигает, ту железную черепаху и самобеглую повозку? – заинтересовался Зигфрид. Оборотень одолел три бутерброда и теперь вытирал руки об штаны.
– Мелькор поил черепаху своей черной кровью, – ответил принц.
Рингрин достал трубку и принялся ее набивать.
– А я попытался заменить кровь Мелькора, которой сейчас нигде не достанешь, маслом, – мрачно сообщил Кулумит. – Ехать-то повозка ехала, но вонь была ужасная.
– Железная черепаха? – переспросил Лайтонд. – У нее были лапы?
– Нет, у нее были колеса, обмотанные железной лентой, – объяснила Глиргвай. – Так удобнее ездить. Дороги не нужны.
– Но и сцепление с почвой тогда выше, – задумчиво пробормотал Кулумит.
Рыжий эльф принялся собирать посуду. Зигфрид растянулся на лежанке. Глиргвай неторопливо, смакуя, допивала чай. Рингрин пустил к потолку несколько колечек дыма.
– Мы сейчас с Рином сходим в Рабин на разведку, – сказал Лайтонд. – Надо будет найти и снять домик, где-нибудь на окраине. Туда мы и переберемся сегодня же вечером, если все пойдет хорошо.
– Мне кажется, расплачиваться подарками этих чудищ рискованно, – заметил Рингрин. – Всегда можно случайно нарваться на родственников, которые вспомнят фамильное кольцо.
Принцу не хотелось думать о том, что сейчас творится в столице. О том, что падальщики безразлично назвали «грязью». Но все равно надо было считать варианты.
– У меня есть деньги, но надо будет зайти в банк, – сказал Лайтонд.
– Сегодня воскресенье, – напомнил Кулумит. – Банк может не работать.
– Только не банк гномов, – улыбнулся тот. – А вы пока…
Лайтонд порылся в своей сумке и вытащил потрепанную тоненькую книжечку. Он отдал ее Глиргвай.
– «Ниматэ, Тинкарабан и Разрушитель», – прочла озадаченная девушка вслух. – «Пьеса в двух актах».
– Когда мы вернемся, я желаю увидеть в вашем исполнении первый акт, – сообщил Лайтонд.
Он оглядел троицу, ожидая возражений. Больше всего эльф опасался скорого на язык Зигфрида. Но тот остался совершенно невозмутим. Оборотень приподнялся на локтях и заглянул через плечо сидевшей рядом с ним Глиргвай.
– А у вас буквы такие же, как у нас, – заметил он. – Ну, разве что произношение у меня будет не совсем…
Лайтонд сообразил, что бывшему химмельриттеру приходилось выполнять и более бессмысленные распоряжения начальства. Верховный маг Фейре из высоких искусств интересовался только Музыкой, но никак не театром. Но еще в Келенборонсте он знал, что в Рабине у них непременно будут дни, когда компанию надо будет чем-то занять, чтобы эльфы не перессорились и не передрались от скуки. Лайтонд стащил эту книжицу в опустевшей землянке Ваниэль – больше ничего подходящего ему под руку не подвернулось.
– Я не умею читать, – покраснев, признался Кулумит.
– Я тебе прочту, ты и запомнишь, – успокоила его милосердная Глиргвай.
– Я не знаю, как долго мы пробудем в городе. Если что, обедайте без нас, – добавил Лайтонд.
Рингрин докурил, выколотил трубку о плоские камни, которыми Кулумит обозначил подобие очага. Они направились к выходу из пещеры. Когда эльфы уже обошли ель, они услышали голос Глиргвай:
– Господин Верховный маг!
Лайтонд и Рингрин переглянулись.
– Я здесь, – откликнулся Лайтонд.
Глиргвай вынырнула из-за разлапистых ветвей. В руках у нее был меч. Тот самый тяжелый клинок, который пришелся по руке Верховному магу Фейре в день их знакомства с Глиргвай.
– Возьмите, – сказала эльфка. – Сейчас по Рабину всякие… ходят.
Лайтонд стоял и молча смотрел на ножны, украшенные изображениями солнца и звезд.
– Для меня все равно слишком большой, – пробормотала Глиргвай.
Верховный маг Фейре опустился на одно колено и принял меч Хелькара Ангмарского из рук юной темной эльфки. Их взгляды встретились. Глиргвай поняла, что сравнение с железной черепахой гномов пришло ей в голову неслучайно. Но эта машина для убийства, что стояла перед ней на коленях, не нуждалась в черной крови Мелькора для того, чтобы действовать. Ей вполне хватало собственной. Глиргвай подумала, что это неудивительно. В жилах Лайтонда кровь одного из самых сильных магов эльдар смешалась с кровью могущественной Разрушительницы Пчелы.
И, возможно, его кровь была даже густой, чем кровь погибшего бога.
Как и большинство эльфийских дворцов Рабина, трехэтажное жилище Лакгаэра было повернуто фасадом к морю. Лакгаэру принадлежала небольшая полоска берега. На ней разместился причал и еще осталось место для того, чтобы летом там можно было поваляться и понежиться под лучами солнца. От улицы же дворец был отделен высоким каменным забором и парком. Первая жена Лакгаэра посадила здесь платаны – священное дерево синдаров. Во время бунта Детей Волоса дворец Лакгаэра сильно пострадал. В нем был создан накопительный пункт, где содержались эльфы перед отправкой в воспитательные лагеря. Но, как ни странно, Разрушители не тронули деревья. Возможно, потому, что почти в каждом из них текла кровь серых эльфов. Или же потому, что мандречены так же почитали чинары – так люди называли это дерево с трехпалыми листьями. Лакгаэру платаны не нравились с самого начала. Они напоминали эльфу приготовленные умелым таксидермистом чучела огромных водяных змей. Серые эльфы зовут их «кэльминдон», а звездные – «анакондами». Только этот мастер спустил чучел шкуру, выставив напоказ переплетения могучих мышц.
